Том 15. Форт Дюкэн. Атласная Змея - [20]

Но как бы там ни было, фамилия Кулон де Виллье была хорошо известна и пользовалась большим уважением в Канаде.

Здесь жили в большом числе потомки прежних вассалов этого рода. Несмотря на многие годы, прошедшие со времени переселения отцов в Новый Свет, эти честные люди с глубочайшим уважением хранили память о своем сеньоре и прежнем владыке.

Граф Луи де Виллье, одаренный, подобно своим предкам, пылкою душой и подвижным характером, очень скоро пресытился прелестями парижских будуаров и жизнью при дворе короля Людовика XV.

Этот развращенный король слишком много отдавал времени любовным похождениям и благодаря этому почти не обращал внимания на заслуги состоявших при нем придворных, если они не принадлежали к числу излюбленных им куртизан.

Молодой дворянин обратился с просьбой разрешить ему отправиться в Америку, куда уже несколько лет тому назад переселился его старший брат.

Министр Людовика XV заставил довольно долго упрашивать себя, видимо, желая придать разрешению характер особой милости.

Наконец, разрешение все-таки было получено. Граф де Виллье простился со своими друзьями и отправился а Гавр, куда он так спешил, что успел застать еще в гавани корабль, отправлявшийся в Квебек — столицу колоний в Новой Франции.

Молодой человек носил прекрасное имя, и это имя, в соединении с благородством и репутацией первого щеголя Версаля, открыло ему настежь все двери самых аристократических домов в Канаде.

Здесь граф Луи де Виллье, со всем пылом и самонадеянностью молодого человека, не думающего о последствиях, очертя голову бросился в вихрь светских развлечений. Он волочился за всеми женщинами, должны мы прибавить, чтобы не уклониться от истины. Женщины очень редко относятся сурово к ухаживанью молодого блестящего кавалера, в особенности же по ту сторону океана. В некоторый промежуток времени наш молодой искатель приключений сделался кумиром прекрасного пола Канады.

Тут надо сознаться, что молодой офицер, так порицавший разгульную и безумную жизнь версальского двора, превратившись в американского искателя приключений, вместе с тем как бы утратил отвращение к тому, что он так порицал, и со всем пылом своей молодой необузданной натуры бросился в вихрь удовольствий праздного светского общества.

Граф де Виллье как нельзя более был подготовлен для той роли, которую ему пришлось играть в высшем обществе Квебека. Но увы! Все проходит и все имеет свой конец в этом мире. Человек скоро пресыщается всем этим и ему надоедает быть предметом ласк и обожаний с утра и до вечера. Подобного же рода история произошла и с графом де Виллье.

Разочарование и пресыщение наступили даже гораздо раньше, чем он мог ожидать. Он исчез на некоторое время. На все присылаемые ему приглашения, он не отвечал ни слова. Его нельзя было больше встретить ни в великосветских салонах, ни в наиболее посещаемых кабачках, ни на прогулках, где собиралась вся квебекская молодежь. В продолжение недели только и речи было, что о нем одном.

Но в Квебеке, как и в Париже, восемь дней равняется восьми векам. К концу недели любопытство, возбужденное исчезновением Дон-Жуана, стало заметно ослабевать. Покинутые им прекрасные дамы, которые могли бы составить такой же длинный список своих поклонников, как и знаменитый испанский обольститель, вспомнили других обожателей. Еще несколько дней, и имя его уже не упоминалось больше в разговорах. Он был забыт.

А, между тем, Луи де Виллье не без причины так неожиданно скрылся из мира, полного наслаждения и удовольствий.

В числе креолок, считавшихся в то время царицами моды и красоты в салонах Квебека, особенно выделялась одна. Многочисленные поклонники тщетно добивались ее благосклонности. Ее репутация неприступной добродетели оставалась все время непоколебимой и незапятнанной; ее доброе имя строго возвышалось на своем пьедестале, окруженное всем, что было молодого, богатого и блестящего в высшем обществе Канады. Ее мраморного сердца ни на секунду не коснулось жаркое пламя любви обожавших ее ухаживателей. Ни один луч любви не мог растопить льда ее требовательного ума.

В обществе то и дело называли имена ее поклонников, сделавшихся жертвами своей страсти. Один всадил себе в грудь кинжал, потому что она отказала открыть ему дверь в один из бурных вечеров. Другой угрожал поджечь ее дом, где она всегда жила, и сгореть вместе с ней, если она откажется выйти за него замуж. Она ограничилась тем, что переехала на свою виллу в окрестностях Квебека.

Отвергнутый поклонник, впрочем, нисколько не смутился этим обстоятельством. Он поджег дом дамы своего сердца и, не найдя ее в комнатах, застрелился с отчаяния.

Вначале все восхищались ее строгостью и очаровательной внешностью, затем стали проклинать ее красоту, и общество отвернулось от нее.

Это было несправедливо, нелепо, но это было именно так.

Предмет стольких проклятий и ненависти, она имела не более двадцати одного, двадцати двух лет. Звали ее Камилла де Малеваль.

Мадам де Малеваль была вдова штаб-офицера, убитого в последнюю войну с англичанами; муж провел с нею только медовый месяц, не имев времени наскучить ей прозой жизни. Кроме того, с ее точки зрения, у нее, пожалуй, имелся еще и другой повод оплакивать мужа, потому что он оставил ей колоссальное богатство. Для всякой другой вдовы оставленное умершим мужем богатство было бы скорее источником радости, чем горя. Для нее же оно составляло вечный предмет траура, напоминавшего ей о муже, так щедро наградившем ее.