Том 14. Письма 1848-1852 - [38]

Твой весь Н. Г.

Адресуй ответ на имя Шевырева.

Соллогуб С. М., 24 мая 1849 >*

97. С. М. СОЛЛОГУБ. Маия 24 <1849. Москва>.

Как вы меня обрадовали вашими строчками! Да наградит вас за них бог. День 22 маия, в который я получил ваше письмо^*, был один из радостнейших дней, каких я мог только ожидать в нынешнее скорбное мое время. Если бы вы видели, в каком страшном положении была до полученья его душа моя, вы бы это поняли. Приехал я в Москву с тем, чтобы засесть за «Мерт<вые> души», с окончаньем которых у меня соединено было всё и даже средства моего существованья. Сначала работа шла хорошо, часть зимы провелась отлично, потом опять отупела голова; не стало благодатного настроения и высокого размягчения душевного, во время которого вдохновенно совершается работа. И всё во мне вдруг ожесточилось, сердце очерствело. Я впал в досаду, в хандру, чуть не в злость. Не было близких моему сердцу людей, которых бы в это время я не обидел и не оскорбил в припадке какой-то холодной бесчувственности сердца. Я действовал таким образом, как может только действовать в состояньи[245] безумия человек, и воображая в то же время, что действую умно. Но бог милосерд. Он меня наказал нервическим сильным расстройством, начавшимся с приходом весны, болезнью, которая для меня страшнее всех болезней, после которой, однако же, если я выносил ее покорно и смирялся, наступало почти всегда благодатное расположение. Внезапно растопившаяся моя душа заныла от страшной жестокости моего сердца. С ужасом вижу[246] я, что в нем лежит один эгоизм, что, несмотря на уменье ценить высокие чувства, я их не вмещаю в себе вовсе, становлюсь хуже, характер мой портится, и всякий мой поступок уже есть кому-нибудь оскорбление. Мне страшно теперь за себя так, как никогда доселе. Скажу вам, что не один раз в это время я молил заочно и мысленно Анну Миха<й>ловну и вас молиться за меня крепко и крепко. Не знаю, слышали ли это ваши сердца. Но всякий раз, когда я представлял себе мысленно вас обоих, молящихся обо мне, мне становилось легче, и надежда на милосердье божье во мне пробуждалась. Вы спрашиваете меня, что буду делать с собою и куда двинусь. Сам не знаю. Передо мною одно[247] безбрежное море. Чувствую только, что мне нужно куда-нибудь ехать, потому что дорога была бы полезна для нерв моих, куда — не знаю. Не оставляйте меня, добрая моя Софья Михайловна. Одна небольшая весточка о том, что вы делаете теперь все в Павлине, одно описание дня вашего принесет мне много, много утешенья. Если бы вы знали, как вы все до единого стали теперь ближе моему сердцу, чем когда-либо прежде, и когда я воображу себе только, как мы снова увидимся все вместе и я прочту вам, мои «М<ертвые> души», дух захватывает у меня в груди от радости. Нервическое ли это расположение или истинное чувство, я сам не могу решить.

Расцелуйте бесценные, добрые, милостивые ручки у графини и у Анны Миха<й>ловны.

Бог да сохранит невредимыми всех вас.

Ваш весь Н. Г.

Владимира Александровича я видел. Как только узнал что он в Москве, тот же час, несмотря на хворость свою поспешил к нему. Кроме того, что мне приятно было собственно его видеть, я бы обрадовался всякому человеку, от которого мог что-нибудь о вас узнать. Ради Христа, не позабывайте меня! Как я бессилен, как слаб и как мне нужна теперь помощь!

Обнимите Веневитиновых^*. Я их смутил неуместным письмом^*. Что ж делать, утопающий хватается за всё.

Смирновой А. О., 27 мая 1849 >*

98. А. О. СМИРНОВОЙ. Мая 27 <1849. Москва>.

Благодарю вас за доброе и милое ваше письмецо. Много бы я заплатил за то, чтобы успокоились ваши нервы и вы бы отдохнули хотя на время. Мое здоровье лучше. Зиму я провел хорошо. В конце ее только пришла хандра, которую я старался всячески побеждать. Но с приближеньем весны не устоял. Нервы расшатали меня всего, ввергнули в такое уныние, в такую нерешимость, в такую тоску от собственной нерешимости, что я весь истомился. Скажите Софье Миха<й>ловне, что письмецо ее произвело надо мной чудо. С того же самого дни или, лучше, с той минуты, как получил его, я стал себя чувствовать лучше. Теперь с каждым днем укрепляюсь заметно. Во время болезни моей сильно молились обо мне некоторые добрые души. Бог внял их молитвам. Куды ехать, не решился.[248] Предполагал уже было снова в Иерусалим. Если бы вы ехали теперь же, я бы с удовольствием поехал с вами в Калугу. Может быть, мы бы снова прожили вместе с обоюдною душевною пользой. Дайте об этом мне весточку. Бог да хранит вас. Прощайте!

Весь ваш Н. Гоголь.

Адрес мой: на Никитском булеваре, в доме Талызина.

Мне сказывал Муханов^*, что у вас есть подмосковная^* весьма удобная для жительства, и что он на вашем месте предпочел бы ее обитанью в Калуге. Не зная ни подмосковной, ни Калуги, не могу судить, прав ли он или нет.

Шереметевой Н. Н., май 1849 >*

99. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ. <Май 1849. Москва>.

Благодарю вас за письмецо и в нем особенно за желание, чтоб бог благословил труд мой на пользу ближнего. Ничего бы так не хотелось, как этого. О, если бы бог, не глядя на мерзость и недостоинство мое, но вняв единственно молитвам добрых душ, обо мне молящихся, удостоил бы меня счастия этого и не отлучался бы от меня во всё время моей жизни, несмотря на всю мою низость и неблагодарность! Вероятно, вы уже удостоились приобщиться святых тайн. От всей души вас поздравляю.