Том 14. М-р Моллой и другие - [2]

— Вот и перечитывайте на здоровье. Мне однажды довелось взять в руки один из ее шедевров, меня ввел в заблуждение заголовок. Я предположил, что от этого чтива кровь будет стынуть в жилах, но на середине третьей главы пришлось за неравенством сил прекратить борьбу. Самая несусветная чушь в худшем смысле слова.

— О, мистер Виджен, умоляю вас!

— Разве вы не разделяете эту точку зрения?

— Ни в коем случае. Мне представляется, что Лейла Йорк проникает в сокровенные глубины человеческой натуры и, словно бы при помощи скальпеля, обнажает сердце женщины.

— Какой кошмар! «Коллега, хочу с вами поболтать об одной своей операции», — так примерно это звучит. Ладно уж, дело ваше. Если ее книги помогают вам разбередить себе душу, не думайте ни о чем, и Бог в помощь! О чем мы с вами говорили, пока не сбились на ее творчество? А, об орле за решеткой. Да, Корнелиус, я как раз такой орел, и это мне не нравится. Я не приемлю эту роль. Я хочу найти способ от нее отделаться. Рассказать вам о том, как орел за решеткой в один прекрасный день обретает свободу?

— Расскажите, мистер Виджен.

— Он добывает деньги, вот что он делает, и то же самое собираюсь сделать я. Как можно быстрее и желательно побольше, чтобы прохожие на улицах незаметно подталкивали друг друга и перешептывались: «Заметили этого субъекта в меховом пальто? Виджен, миллионер». Хочу и зимой и летом ходить под слоем банкнот: в холодное время года носишь десятифунтовые, а как станет потеплее — заменяешь пятерками.

Очень нелегко определить, надул ли губы такой густо-бородый собеседник, как мистер Корнелиус, и однако, нельзя было не заметить, что под сенью заповедных дебрей, с помощью которых он укрылся от мира сего, происходит какое-то волнение. Становилось ясно, что подобные устремления он считает низменными и отталкивающими. И когда он заговорил, в звучании его голоса слышалось невысказанное «фу!».

— Разве в деньгах счастье, мистер Виджен?

— Ну, знаете…

— У богатых людей — свои проблемы.

— Назовите хотя бы штучки три.

— Могу вам рассказать о своем брате. Его зовут Чарлз.

— И он богат?

— Необычайно. В свое время, очень давно, ему пришлось уехать из Англии. Так уж сложились обстоятельства. Он поселился в Америке, и дела его пошли хорошо. В последнем письме, которое я от него получил, говорилось о том, что у него имеется квартира на Парк-авеню, — насколько я могу судить, это весьма респектабельный район Нью-Йорка, — и дом на острове Лонг-Айленд, и еще один во Флориде, собственный аэроплан, яхта. Мне всегда было жаль Чарлза.

— Ну, почему же?

— Потому, что живет он не в Вэлли Филдс, — ответил мистер Корнелиус и некоторое время поразмышлял о тяжком жребии, выпавшем брату. — Нет, — продолжал он, — не стоит завидовать богачам. Жизнь для них превращается в сплошную нервотрепку. Вот возьмите вашего друга, мистера Проссера. Вы рассказывали мне о нем в прошлую нашу встречу.

Фредди был поражен.

— Вы про кого, про Пуфика? Из-за чего же ему рвать на себе волосы? Если не считать того, что женат он на дочери Шусмита и вынужден звать Шусмита папой.

В этот момент мистеру Корнелиусу подумалось, что у его юного друга плохо с памятью. Не далее как позавчера они обсуждали трагедию, что обрушилась на семейство Проссеров.

— Вы рассказали мне, что у миссис Проссер похищены драгоценности, которые оцениваются в тысячи фунтов стерлингов.

У Фредди отлегло от сердца.

— А, вот вы о чем! Да, кто-то свистнул у нее погремушки. Подозревают вроде бы горничную, — во всяком случае, когда они забили тревогу и подняли на уши полицию, выяснилось, что та исчезла, не попрощавшись. Пусть Бог подольше сохранит ваше старенькое доброе сердце, Корнелиус! У Пуфика забот не прибавилось. С того времени прошло около месяца, и вот когда я видел его в последний раз, он уже ходил себе гоголем — получил деньги по страховке.

— Тем не менее подобного рода происшествия весьма болезненны, и случаются они только с богатыми людьми.

Никогда и ни в чем не бывал Фредди так твердо уверен, как в том, что агент по недвижимости в данный момент. несет околесицу. Он не сказал об этом вслух, сжалившись над его сединами, но тон взял самый решительный.

— Послушайте, кормилец кроликов! — сказал он. — Мне ясен ход ваших мыслей, и рассуждение ваше, можно сказать, похвально, но только я стоял и стою на том, что самое главное в этой жизни — иметь деньги, и по этой самой причине за последние дни, если вы заметили, немного приободрился. Удача вновь на стороне Видженов, и я уже втягиваю в себя ароматы грядущего изобилия.

— Как, в самом деле?

— Да, уверяю вас. В первый раз за многие годы Фредерик Фозерингэй Виджен наконец-то восседает на вершине мира, перекинув радугу через плечо.[1] Можно вкратце выразить эту мысль так: Моав — моя умывальная чаша,[2] и на что-то там такое простру я свой сапог. Так, по-моему, у автора, хотя объяснять вам, при чем здесь сапоги, я бы не взялся. Вам известен один славный малый по имени Томас Дж. Моллой? Человек из Америки. Живет в «Приусадебном мирке», по другую сторону от меня.

— Да, я знаком с мистером Моллоем. Я как раз вчера с ним виделся, он приходил в мой офис, чтобы дать мне ключи.