Том 14. Критические статьи, очерки, письма - [5]

А ветер выл, рычал. Бегущий к небесам,

Огонь ревел вокруг и, скрыв его из вида,

К Олимпу возносил бессмертный дух Алкида.[5]

Мы предпочитаем этот образ картине, нарисованной Овидием: у него Геракл спокойно простерся на своем костре, словно на пиршественном ложе. Заметим лишь, что образ у Овидия языческий, а у Андре Шенье он христианский.

Хотите прочесть хорошо сделанные стихи, в которых трудности блистательно преодолены? Перевернем страницу, тут выбор велик.

Мне сердце трогает одно воспоминанье:

Я помню, как он сам, исполненный вниманья,

Легко меня обняв, мне флейту подавал

И победителем с улыбкой называл

Неловкие уста учил он так прилежно

Давать дыхание уверенно и нежно

И пальцы робкие своею же рукой

То легче, то сильней мне расставлял порой

На щелях тростника, чтоб было им понятно,

Как извлекают звук — и чистый и приятный.[6]

Может быть, вам нужны изящные образы?

Я был еще дитя — она уже прекрасна…

Как часто, помню я, своей улыбкой ясной

Она меня звала! Играя с ней, резвясь,

Младенческой рукой запутывал не раз

Я локоны ее. Персты мои скользили

По груди, по челу, меж пышных роз и лилий.

Но чаще посреди поклонников своих

Надменная меня ласкала и, на них

Лукаво-нежный взор подняв как бы случайно,

Дарила поцелуй с насмешливостью тайной

Устами алыми младенческим устам;

Завидуя в тиши божественным дарам,

Шептали юноши, сгорая в неге страстной:

«О, сколько милых ласк потеряно напрасно!..»[7]

Идиллия Шенье — наименее разработанная часть в его творениях, и все-таки мало найдется стихов на французском языке, которые так хотелось бы перечитывать; причиной тому правдивые подробности и обилие образов — черты, столь характерные для античной поэзии. Кто-то заметил, что одна эклога Вергилия может подсказать сюжеты для целой картинной галереи.

Но все-таки ярче всего талант Андре де Шенье проявился в элегии. Здесь поэт своеобразен, здесь он оставляет позади всех соперников. Может быть, нас вводит в заблуждение наша привычка к античной поэзии, может быть, мы слишком снисходительно читали эти первые опыты несчастного поэта. Все же мы осмеливаемся думать, — и не боимся высказать это, — что элегии Андре де Шенье останутся для нас образцом элегий, а сам он, несмотря на все свои недостатки, будет считаться ее отцом. И, наблюдая, как быстро молодой поэт сам шел к совершенствованию, мы особенно печалимся о его судьбе. Воспитанному меж античных муз, ему действительно не хватало только свободы в обращении с языком; к тому же он не был лишен ни здравого смысла, ни начитанности, а тем более вкуса, который является инстинктом истинно прекрасного. Мы видим, как его недостатки быстро уступают место дерзновенно-прекрасным образам, и если он и срывает иногда с себя грамматические путы, то, как и Лафонтен, делает это, желая придать своему стилю больше движения, изящества и энергии.

Цитируем стихи:

Гликера нам, друзья, сегодня стол накрыла!

Красотку Амели и Розу пригласила!

А Розы пляшущей игриво-томный вид

Желаньем буйным нас зажжет и опьянит!

. . . . . . .

Да, с вами я иду, меня вы убедили,

Но только бы никто не рассказал Камилле!

Об этом празднестве проведает она,

И вот, не будет мне ни отдыха, ни сна.

О, нет владычицы ревнивей и жесточе!

Другой прелестницы уста, улыбку, очи

Мне стоит похвалить, затеять на пиру

С какой-нибудь другой невинную игру —

Она увидит все. Пойдут упреки, стоны.

Нарушил клятвы я, любви попрал законы,

А нынче только все о том и говорят,

Как я разлучницы ловил ответный взгляд

И слезы без конца… Не столько слез, наверно,

Исторг Мемнона прах у матери бессмертной!

Да что там! Кулаки она пускает в ход…[8]

А вот еще стихи, в равной мере сверкающие разнообразием цезур и живостью оборотов:

Не столь красивая полюбит горячей,

Она заботливей, и нежность есть у ней.

Боясь утратить страсть — она вся ожиданье,

Она любовников не привлечет вниманье;

Спокойный, ровный нрав, веселости черты,

Привязчивость — все в ней замена красоты.

А та, которая сердцами правит властно

И о которой все твердят: «Она прекрасна!»

Готова оскорбить нежнейший вздох любви.

Привычка властвовать живет в ее крови.

Капризная во всем, взращенная изменой,

Она нежна сейчас, чтоб завтра стать надменной.

Все безразлично ей; и тот, кто ускользнуть

Сумеет от нее, обрел достойный путь.

Она влечет сердца, пленяет, удивляет,

Но ту лишь знает страсть, которую внушает.[9]

Вообще, как бы ни был неровен стиль Шенье, у него мало страниц, где мы не встречали бы образы, подобные, например, таким:

Возлюбленного гнев отходчив, без сомненья.

Ах, если б видел ты ее, твое мученье,

В смущении, в слезах клянущую свой рок;

Без унижения и сам тогда б ты мог

Приблизить нежный миг прощенья, оправданья.

Лишь кудри разметав, сдержавшая рыданья,

В небрежности одежд, печальна, смущена,

С мольбою на тебе задержит взор она.

Забудь свой пылкий гнев и горькие упреки,

Прощенье ей вернет твой поцелуй глубокий.[10]

Вот еще отрывок, уже в другом роде, но столь же энергический и столь же грациозный; кажется, будто читаешь стихи кого-то из наших старых поэтов:

Под бурею судеб, унылый, часто я,

Скучая тягостной неволей бытия,

Нести ярмо мое утрачивая силу,

Гляжу с отрадою на близкую могилу,