Том 13. Стихотворения - [47]

Лойола начал их, а Уэсли завершил.

Кальвин оставил нам дымящиеся раны.

Пророки ложные, фигляры вы! Обмана

Полны, идете вы по непрямым тропам,

И страх, а не любовь законом служит вам.

И образ божий вы бессмертный исказили;

Вы зарождаетесь в кромешной тьме, в могиле;

Все прорицатели, как злое воронье,

У гроба черпали могущество свое;

И все восточные и римские факиры

Сумели баснями затмить рассудок мира,

Лобзая саваны, вздымая прах могил.

Бог виден лишь очам заоблачных светил,

И учат мудрецы, постигнувшие это,

Что с верою должны смотреть мы на планеты.

Бог замкнут в некий круг, чей ключ — в руках зари.

Молящийся творцу, на небеса смотри!

«Но нет, — кричат жрецы, — свершайте в храмах требы!

Не мыслите читать в открытой книге неба.

Астарта с Евою, Венера и Молох —

Вот ваши божества, а не единый бог!»

Так суеверий мгла пришла на смену веры,

Затмила разум наш своею дымкой серой,

И гадов множество во мраке развелось.

Храм веры истинной разрушил в прах колосс,

В котором без числа заключены пигмеи.

Так саранча страшна бессчетностью своею.

О Рима, Индии, Израиля жрецы,

Вы расползаетесь ордой во все концы,

Грызете род людской невидимо для взгляда

И открываете ему все муки ада,

И за кошмарами вы шлете вслед кошмар

На бедный род людской. Едва исчез Омар,

Как Торквемады тень уже грозит. Вы рады

Полнощной темноте и в ней кишите, гады.

Вы всюду на земле: в глуши лесов, полей,

На ложе брачных нег, в альковах королей,

Под сенью алтаря, во мраке тесных келий —

Вы всюду расползлись, проникли, зашумели,

Вы всё умеете: хватать и осуждать,

Благословлять и клясть, господствовать, блистать,

Ведь пресмыкательство для блеска — не помеха.

Шуршанья вашего везде я слышу эхо.

Впились в добычу вы (вот счастье для обжор!),

Вы называете друг друга «монсиньор».

Так мошкара зовет «сиятельством» москита.

Ничтожен ваш размер, вам служит ночь защитой,

И вы стараетесь подальше скрыться с глаз,

Но всюду в глубине угадываю вас.

Вы — как шахтеры мглы, что под землею скрыты;

От ненависти к вам я болен, паразиты.

Вы — зла плоды, вы — то, что нас язвит, что лжет;

Вы — копошащийся, жестокий, мрачный род;

Неуловимые, вы — как песчинки моря,

Что чудом ожили на всем земном просторе.

Мильоны и нули, ничто и все — вот вы.

Вы меньше червяков, и вы сильней, чем львы,

О как ужасны вы в чудовищном контрасте:

Нет карлика слабей и нет обширней власти!

Мир вам принадлежит. Во мраке, вы во всем,

Неисчислимые в грядущем и в былом;

Вы в вечности, во сне и на бессонном ложе.

Полны зловония, во мгле, на нашей коже

Переплетаются следы от ваших ног.

И всё растете вы. С какой же целью бог

Все отдал, — не пойму, — все государства мира,

И очаги селян, и храмы, и порфиры,

Супругов, девственниц, кудрявых малышей,

Весь род людской — во власть неисчислимых вшей!

ЖРЕЦАМ

Хотим как боги быть. Твой бог — понтифик Рима —

Он собственных детей пожрал неумолимо.

Твой бог Авгур — он врал; твой бог мулла — он лечь

Заставил целый мир под Магометов меч;

Бог Рима агнец был, но вскормлен был волчицей.

Доминиканцев бог с карающей десницей

Восторженно вдыхал костров ужасный чад;

В кровавых капищах свершали свой обряд,

Подобно мясникам, жрецы Кибелы дикой;

Брамин, твой темный бог бежит дневного лика;

Раввин, твой бог восстал на Иафета род

И солнце пригвоздил среди немых высот;

Бог Саваоф жесток; Юпитер полон злобы;

Но как устроен мир, они не знают оба.

А человечеству свободный выбор дан

Пред кем склониться ниц: здесь блеет истукан,

Там идол рыкает, тут божество заржало.

Так каждый человек, в стремленье к идеалу,

Жесток, коварен, зол, невежествен, упрям,

Чтоб уподобиться по мере сил богам.

4 августа 1874

" О муза, некий поп, епископ, весь в лиловом, "

О муза, некий поп, епископ, весь в лиловом,

По имени Сегюр, ночным на радость совам,

Тупой риторикой обрушился на нас.

Что ж, как игрушками, набором злобных фраз

Пускай он тешится, в нелепом заблужденье,

Что это — гром небес.

А впрочем, сожаленья

Достоин, бедный, он. Однажды, как овца,

Он, блея «Господи помилуй» без конца,

На гуся гоготом бессмысленным похожий,

Воскликнул: «Зрения лиши меня, о боже!» —

Как будто для него и так не всюду тьма, —

И внял ему господь, лишив его ума.

Да, обругать у нас умеют тонко ныне.

Лишь сажи надо взять для этого в камине,

Навоза на дворе, в трубе для нечистот

Зловонной грязи взять, — и это все сойдет

За ум, за слог, за стиль. Все это нынче модно.

Любезные муллы! И вам оно доходно,

И рад усердному служению аллах

В бессильной злобе вы и с пеной на губах,

Улыбку заменив речей поповских ядом,

Не смея нас изгнать, вы нам грозите адом,

О бонзы милые, подъявши кулаки,

Вы зубы скалите, вращаете зрачки!

Простил бы это я. Но заклинать стал беса

Во мне Сегюр. А там?

Там, прерывая мессу,

Кричит: «Анафема!» и в красках мой портрет

Рисует:

«Вот он, зверь, каких не видел свет!

Он хочет сжечь Париж, разрушить стены Рима, —

Страшилище, урод, развратом одержимый,

Он, разоряющий издателя, главарь

Бандитов; может быть, и бога, и алтарь,

Святыню, и закон — поправший все ногами».

Так в унисон ему давайте выть волками,

Начнем ослиный рев. — Так сам Сегюр ревет.

Что у него за слог! В нем каждый оборот —

Базарный, дивный стиль! Он обдает вас дрожью,

Приводит вас в экстаз и тонко пахнет ложью.