Том 12. Преображение России - [43]

Сказал, обращаясь ко всем и ни к кому, ошеломленный Полезнов Иван:

— Честное слово, не вру: за всю войну сколько разов я в Петрограде бывал, верите ли, братцы, первый раз на этот город солнце смотрит!

А бойкий безбровый подросток около подхватил весело:

— И узнать его никак не может!

Толпа сбродных людей, хотя и с винтовками и револьверами, была все-таки толпою, не отрядом, — она не держала ни шага, ни равнения, — но смотрела кругом зорко: часто подымались головы к верхним этажам и крышам, не раздастся ли оттуда трескотня пулемета; кроме того, у всех в толпе была общая цель — выбраться на главную улицу огромного города, на Невский, который так густо вчера засыпала солдатами недобитая еще власть, в то время как образовалась — это уж сегодня утром кто-то сказал, это слышал и Полезнов — новая власть в Таврическом дворце, в Думе.

Вразброд топали ногами, и при каждом шаге чувствовал Иван Ионыч боль в большом пальце левой ноги: несколько тесноват был левый ботинок. Ежась от этой как будто и ничтожной, но надоедливой все-таки боли, Полезнов не забывал глядеть вверх, не покажутся ли на крыше полицейские с пулеметом. И вот очень знакомый брандмауер, желтый, облупленный, остановил взгляд: недавно как будто видел точь-в-точь такой же.

— Это мы по какой улице идем? — спросил у Вечерухина, и тот еще только раздумывал, соображая, а он прочитал уже на углу, на табличке: «Новоисаакиевская…» — Постой-ка, а дом двадцать четвертый где?.. Ищи, где дом двадцать четвертый!

— На что тебе дом двадцать четвертый? Министр там, что ли, какой?.. Заарестуем!

— Не министр, а, понимаешь ли, львы там! — и сконфуженно немного и в то же время как-то обрадованно объяснил Полезнов.

Почему-то необычайно кстати показалось ему вспомнить в это ослепляющее утро о двух песочно-желтых зверях, еще неполногривых, гибких, зеленоглазых, с хвостами, как змеи; об их хозяйке, тоже по-львиному гибкой, и об их хозяине — немце, который почему-то — для какой именно красоты? — носит седые подусники под черными, как сажа, усами…

Снова ставший каптенармусом 5-й роты 19-го пехотного Костромского полка, Полезнов оправлял кавалерийскую свою винтовку (она все сползала с шубы) и представлял еще в воротах дома двадцать четвертого ту девицу, которая подошла к нему смело и приняла его за хозяина львов, а потом в толпе высоким и сильным голосом пела непонятное… Как блестели бы теперь, под таким солнцем, ее драгоценные слитки!..

Две цифры эти — 2 и 4, - белые на синем, они красовались ярко в нескольких шагах справа; они встали на дороге непроходимо; они позвали, и он пошел.

— Тут, — сказал он таинственно Вечерухину. — Квартира третья…

— Львы?

— Львы!

Очень резко это короткое слово звякнуло среди тех, кто был ближе к Полезнову. Человека четыре еще, кроме него и Вечерухина, вошли в ворота. Вечерухин ворчал:

— Ну, хотя бы ж и львы… На кой они черт?

Но веселый подросток с румяным безбровым лицом, с револьвером на поясе, — он был за Полезнова, — крикнул:

— Как это на кой черт?.. А мы их с собой возьмем, и пусть ревут!

— В Думу их! — не улыбнувшись, пошутил и долговязый рабочий. — Родзянку пугать…

А бородатый грузчик или молотобоец, человек очень плечистый и сутулый, загрохотал вдруг, тряся головой и взмахивая рукою: «Хо-хо-хо-хо! В понос его вогнать, чтоб войну кончал поскорее!..»

Это вздорно было: вдруг львы какие-то!.. Полезнов понимал это, и, понимая это очень ясно под все чеканящим солнцем, он все-таки резко позвонил в знакомую квартиру. Ту дверь, из которой три дня назад он стремительно выскочил на снег, он рассматривал теперь с некоторым волнением, как будто теперь, чувствуя винтовку за плечами, облечен он был непререкаемой властью и над немцем, и над его гибкой женою, и над обоими львами их — Жаном и Жаком.

И вот опять, как тогда, на четверть, на длину цепочки, приоткрылась дверь, но кто-то за дверью, увидев, должно быть, прямо перед собой блестящее дуло или коричневый приклад винтовки, вскрикнул тихо и хотел захлопнуть дверь. Однако державшийся за ручку двери обеими руками Полезнов не дал этого сделать.

Он, теперь каптенармус прежний, ярко вспомнил те мешки с хлебом, которые таскал (не так давно) на шестой этаж паровой мельницы, и как-то бездумно рванул дверь.

Цепочка лопнула; хозяйка львов, вскрикнув, бросилась в комнаты; следом за нею, уже приготовясь отшвырнуть немца, вскочил в ту самую комнату с оборванными обоями Полезнов.

— Постановление народной власти! — крикнул он строго. — Должны выдать нам своих львов немедля!

Женщина смотрела на него испуганно-пристально. Он видел — она узнала его. Она спросила тихо:

— Откуда у вас ружье?

Но тут отвлеклось ее внимание: в комнату вошли Вечерухин и румяный подросток.

Что она была одна в квартире, что немец искал, должно быть, все покупателя, а прислуга — мяса для львов, об этом догадывался Полезнов. Она куталась в платок, так как никто не затворил входной двери; на лице ее появились синие пятна, очень заметные теперь, когда солнце добралось и до этих окон нижнего этажа, выходящих во двор.

Вечерухин сказал густо:

— Давайте ваших, гражданка, львов, некогда нам!