Том 12. Масорка. Росас - [30]

, и ненавидит его за то, что он портеньо[19]. Люди пера, кабинетные люди, дают Лавалю благие советы, Лаваль хотел бы последовать их советам, но люди меча, его ближайшие подчиненные, презирают всех, кто не стоит в рядах армии, и Лаваль, который не умеет заставить их повиноваться, для того чтобы не возбудить неудовольствия своих подчиненных, допускает их становиться в оппозицию С умнейшими людьми своей партии. Верьте мне, все унитарии поголовно заражены этим недугом, каждый из них хочет быть вождем, губернатором, министром, и никто не хочет быть простым солдатом, гражданином и подчиненным. И вот, сеньор уполномоченный посол ее величества королевы английской, когда имеешь дело с такими врагами, следует только дать им время уничтожить самих себя, что я и делаю.

— О, это превосходно! Это блестящая мысль! — радостно воскликнул сэр Уолтер.

— Позвольте, я еще не кончил, — все так же флегматично прервал его Росас, — я желал бы знать, вполне ли вы теперь усвоили себе то, как следует смотреть на положение мое и моих врагов?

— О, конечно, конечно! — воскликнул посланник, весело потирая свои белые руки, как человек, испытывающий видимое облегчение, столь естественное, когда человеку наконец удается благополучно выбраться из крайне затруднительного положения. — Я изменю свои депеши и, главным образом, постараюсь, чтобы лорд Пальмерстон хорошенько уяснил настоящее положение дел в том смысле, как ваше превосходительство изволили изложить его мне.

— Делайте, как вы найдете нужным, я хочу лишь чтобы вы сообщили вашему правительству чистую правду! — сказал Росас с деланным равнодушием, сквозь которое видно было несомненное лицемерие всей предстоящей сцены.

— Для английского кабинета столь же важно знать правду, как и для вашего превосходительства важно сделать ее известной.

— Для меня?

— Как! Разве ваше превосходительство не сочло бы за лучшую поддержку содействие Англии?

— В каком смысле?

— Ну, например, если бы Англия принудила Францию окончить свои недоразумения в Ла-Плате, разве это не было бы половиной торжества над врагами вашего превосходительства?

— Но это самое вмешательство Англии вы мне предлагали чуть ли не с самого начала блокады.

— Да, это действительно верно, превосходнейший сеньор.

— И с тех пор приходил пакетбот за пакетботом, почта за почтой, а вы так и не получили тех предписаний, которых вы не переставали испрашивать у вашего правительства и которых вы, очевидно, не получите.

— Да, но на этот раз, по малейшему намеку Англии, правительство его величества короля Франции поспешит тотчас же прислать сюда уполномоченного для того, чтобы уладить, наконец, это несчастное недоразумение с вашим превосходительством, в этом я не сомневаюсь.

— Почему же?

— Потому что в данный момент французское правительство в самом незавидном положении: Абд аль-Кадир уже серьезный враг, и война в Алжире час от часу становится грознее; в восточном вопросе лишь Франция предъявляет требования, противоположные требованиям четырех великих держав. Пятнадцать кораблей, четыре фрегата и несколько других судов посланы французским правительством в Дарданеллы и, если эта страна будет упорствовать в своих требованиях или если Россия будет продолжать отстаивать Константинополь, то королю Луи-Филиппу вскоре придется отправить в Дарданеллы и Босфор все свои эскадры. Внутреннее положение Франции также неспокойно, бонапартисты после страсбургской попытки подняли головы, нынешнее министерство весьма не прочно, оппозиция работает во всю. При таком положении дел ясно, что Франция принуждена упрочить во что бы то ни стало свой союз с Англией, и в таком пустячном вопросе как недоразумения в Ла-Плате французский кабинет не захочет доставить неудовольствие лорду Пальмерстону.

— Делайте так или иначе, это для меня безразлично, сеньор, мне ничего не угрожает, ни в Константинополе, ни в Африке, а что касается блокад, то они, как вам известно, вредят не столько мне, сколько…

— Да, да, я знаю, я это знаю, прекраснейший сеньор, английская торговля особенно страдает от этих продолжительных блокад.

— А знаете ли вы, какой английский капитал находится в Буэнос-Айресе и почему французская эскадра не пропускает его?

— Два миллиона ливров в съестных продуктах местного производства, которые с каждым днем портятся и приходят в негодность.

— А известна ли вам сумма ежемесячного расхода за присмотр и хранение этих съестных припасов? Двадцать тысяч ливров, сеньор!

— Да, это верно. Я сообщаю обо всем этом своему правительству.

— Я очень рад, что все это известно вам и если вам нравится терпеть подобные убытки, то это ваше дело, я же лично знаю, как защитить себя от этих блокад.

— Я уже не раз говорил, что ваше превосходительство может все! — сказал сэр Уолтер тоном давнишней убежденности.

— Нет не все, сеньор посол, — отвечал Росас, откидываясь на спинку своего стула и уставясь испытующим взглядом в лицо своего собеседника, как бы желая проникнуть в глубину тайников его души. — Нет не все, — повторил он, — например, если какой-нибудь иностранный посланник отворит двери своего дома какому-нибудь унитарию, которого по праву преследует правительство, и скроет его в своем доме, я не могу рассчитывать на то, чтобы он, откровенно рассказав мне все дело, просил у меня помилования для этого унитария, что я бы и сделал, не заставив даже просить себя.