нужно захватить время пользования на водах. Лучше пусть приеду к вам в Москву обновленный и освеженный. Приехавши, я проживу с тобою долго, потому что не имею никаких должностных уз и не намерен жить постоянно в Петербурге. Я не сержусь на толки, как ты пишешь, не сержусь, что сердятся и отворачиваются те, которые отыскивают в моих оригиналах свои собственные черты и бранят меня. Не сержусь, что бранят меня неприятели литературные, продажные таланты, но грустно мне это всеобщее невежество, движущее столицу, грустно, когда видишь, что глупейшее мнение ими же опозоренного и
[6] оплеванного писателя действует на них же самих и их же водит за нос. Грустно, когда видишь, в каком еще жалком состоянии находится у нас писатель. Все против него, и нет никакой сколько-нибудь равносильной стороны за него. «Он зажигатель! Он бунтовщик!» И кто же говорит? Это говорят люди государственные, люди выслужившиеся, опытные, люди, которые должны бы иметь на сколько-нибудь ума, чтоб понять дело в настоящем виде, люди, которые считаются образованными и которых свет, по крайней мере русский свет, называет образованными. Выведены на сцену плуты, и все в ожесточении, зачем выводить на сцену плутов. Пусть сердятся плуты; но сердятся те, которых я не знал вовсе за плутов. Прискорбна мне эта невежественная раздражительность, признак глубокого, упорного невежества, разлитого на наши классы. Столица щекотливо оскорбляется тем, что выведены нравы шести чиновников провинциальных; что̀ же бы сказала столица, если бы выведены были хотя слегка ее собственные нравы? Я огорчен не нынешним ожесточением против моей пиесы; меня заботит моя печальная будущность. Провинция уже слабо рисуется в моей памяти, черты ее уже бледны, но жизнь петербургская ярка перед моими глазами, краски ее живы и резки в моей памяти. Малейшая черта ее — и как тогда заговорят мои соотечественники? И то, что̀ бы приняли люди просвещенные с громким смехом и участием, то самое возмущает желчь невежества; а это невежество всеобщее. Сказать о плуте, что он плут, считается у них подрывом государственной машины; сказать какую-нибудь только живую и верную черту — значит в переводе опозорить всё сословие и вооружить против него других или его подчиненных. Рассмотри положение бедного автора, любящего между тем сильно свое отечество и своих же соотечественников, и скажи ему, что есть небольшой круг, понимающий его, глядящий на него другими глазами, утешит ли это его? Москва больше расположена ко мне, но отчего? Не оттого ли, что я живу в отдалении от ней, что портрет ее еще не был виден нигде у меня, что, наконец… но не хочу на этот раз выводить все случаи. Сердце мое в эту минуту наполнено благодарностью к ней за ее внимание ко мне. Прощай. Еду разгулять свою тоску, глубоко обдумать свои обязанности авторские, свои будущие творения и возвращусь к тебе, верно, освеженный и обновленный. Всё, что ни делалось со мною, всё было спасительно для меня. Все оскорбления, все неприятности посылались мне высоким провидением на мое воспитание. И ныне я чувствую, что не земная воля направляет путь мой. Он, верно, необходим для меня.
Целую тебя несчетно. Пиши ко мне. Еще успеешь.
Твой Гоголь.
Гоголь М. И., 26 мая 1836>*
17. М. И. ГОГОЛЬ. СПб. 1836, мая 26.
Пишу к вам во время всеобщего разъезда. Из моих окон даже видны беспрестанно переезжающие фуры и телеги на дачи. Я на дачу не перебираюсь и живу в городе, несмотря на то, что уже показывается лето и жар становится порядочный. Я полагаю, что в Петербурге не проживу более двух недель или, по крайней мере, никак не долее месяца. Попутчиков мне много>*. Никогда не отправлялось за границу такое множество, как теперь. Впрочем, перед выездом моим, или если назначу наверное день моего выезда, то уведомлю вас в следующем письме. За границей полагаю пробыть более года.
Я слышал, что в наших местах опять поговаривают о неурожаях. Если эти неприятные слухи точно справедливы, то не лучше ли бы вам не думать теперь о курении водки, а приберечь запас? Ко мне дошли еще слухи, что бабушка моя Марья Ильинична>* умерла. Если это правда, то мне очень жаль, ей бы еще нужно пожить. Впрочем, вы бы, верно, меня уведомили и не стали бы секретничать, потому что это делается только с маленькими детьми.
Напишите, что делается нового в нашем крае и довольны ли Левашевым>*.
Дети вам готовят какой-то сюрприз. Анет что-то вышивает. Лиза сочиняет. Обе находятся весьма в добром здоровье.
Прощайте, покамест, до следующего письма. Мой поклон всем, кого увидите.
Ваш сын Николай.
Гоголь М. И., 5 июня 1836>*
18. М. И. ГОГОЛЬ. СПб. Июня 5 <1836.>
Спешу пользоваться на лету первою минутою писать к вам, захлопотан чрезвычайно, готовясь к выезду, который имеет быть завтрашнего дня. Аким>* вам должен доставить письмо мое, по расчету моему, 6 июля. Заплатите за меня довезшему извозчику остающие<ся> 130 рублей — у меня лишних не случилось — и прикажите всыпать сколько-нибудь овса в его ненасытную телегу. Посылаю вам на платье витепажеского ситцу и алый платок — шали, другой же платок, по черному фону, прочил я для Марии Ильиничны, если же она не существует, то передайте его Катерине Ивановне. Для сестры посылаю шляпку и платье. Посылаю вам также несколько книг и в том числе моего
