Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы - [39]

Похоже, этот человек говорил правду — я обо всем этом слышал, но все равно нужно было быть осторожным.

— Ты покажешь нам свое жилище? — спросил я.

— Да. Это хижина из мха и веток с крышей из травы и листьев, больше там нечего смотреть.

— А где твое ружье?

— Должно валяться где-то поблизости.

— Найди его!

Он пошел искать ружье, а мы с Халефом остались стоять.

— Сиди, — зашептал он, — он убежит.

— Да, если это беббе. Но если он соран, то вернется, и тогда мы сможем ему доверять.

Ждать нам пришлось недолго, скоро он крикнул снизу:

— Спускайтесь, господин, я нашел и нож и ружье!

Мы спустились к нему. Он действительно казался честным человеком.

— Ты пойдешь с нами к лагерю, — сказал я ему.

— Хорошо, господин, — согласился он, — но с персом мне бы не хотелось говорить, так как я говорю только по-курдски и на языке арабов.

— Ты хорошо говоришь по-арабски?

— Да, я прошел все области до самого моря, до Фрата, и все знаю в этих местах.

Я порадовался сему обстоятельству — такой человек был бы нам полезен.

Его появление произвело в лагере некоторый переполох, но самое большое впечатление он произвел на Амада эльГандура, который при виде курда сразу же вышел из оцепенения.

Молодой хаддедин принял курда-сорана за беббе, и рука его дернулась к кинжалу. Я положил ему руку на плечо и сказал, что чужак — враг беббе и находится под моей защитой.

— Враг беббе! Ты знаешь их, их тропы? — спросил он взволнованно курда.

— Да, знаю.

— Тогда нам есть, о чем поговорить!

Сказав это, Амад эль-Гандур круто повернулся и снова сел у тела отца. Я поведал персу историю курда, и тот согласился оставить его в лагере. Через некоторое время вернулись всадники и доложили, что беббе ускакали довольно далеко на юг и потом свернули к холмам Мериван. Их нечего было пока бояться, и персы успокоились, приняв, разумеется, какие-то меры предосторожности. Я разыскал Амада и попросил по возможности сохранять спокойствие.

— Спокойствие? — переспросил Амад. — Спокоен только вот он! — И юноша указал на убитого. — К сожалению, ему не суждено упокоиться в фамильной усыпальнице хаддединов и быть похороненным детьми своего клана, которые оплакали бы его. Он будет лежать в этой чужой земле, а над ней будет парить его дух. Неужели ты думаешь, что этот дух не станет просить меня о мести? Я видел обоих — и того, кто его застрелил, и того, кто его зарезал. Они оба ускакали, но я доберусь до них и отправлю к шайтану!

— Я понимаю твои гнев и боль, но прошу тебя сохранять ясность глаз и ума. Вот ты собираешься ехать за беббе и мстить за смерть отца. А ты представляешь, что это значит?

— Тар, кровная месть, требует этого, и я должен повиноваться. Ты христианин, эмир, и не поймешь этого! — Он помолчал с минуту, а потом спросил: — Ты поедешь со мной, эмир?

Я покачал головой. Он сразу сник и тихо произнес:

— Я знал, что Аллах создал землю, на которой нет ни дружбы, ни благодарности.

— У тебя ложное представление об этих добродетелях, — возразил я. — Вспомни, ведь я был верным другом твоему отцу, и ты должен быть мне за это благодарен. Я готов отправиться с тобой к пастбищам Шаммара и разделить опасности, подстерегающие тебя там, но как друг я должен отговорить тебя делать это, потому что ты погибнешь.

— Еще раз повторяю: ты христианин и ведешь себя соответственно. Аллах желает, чтобы я отомстил, отец дал мне об этом знать сегодня вечером. А теперь прошу: оставь меня одного!

— Я исполню твое желание, но при одном условии — ты ничего не будешь предпринимать, не обсудив сначала со мной.

Он ничего не ответил. Я подумал, что он может незаметно покинуть нас, и решил не спускать с него глаз.

Проснувшись утром, я обнаружил его на прежнем месте, но рядом с ним сидел курд-соран, и они что-то горячо обсуждали. Остальные тоже проснулись. Перс ждал возле палатки и разговаривал с закутанными в паранджи женщинами.

— Эмир, я хочу похоронить отца. Ты поможешь мне? — обратился ко мне Амад эль-Гандур.

— Да. Где хоронить?

— Этот человек говорит, что там, наверху, между скалами, есть место, где утром и вечером появляется солнце. Я хотел бы посмотреть его.

— Я пойду с тобой, — сказал я.

Когда перс заметил, что я поднялся, он тоже встал и подошел ко мне, чтобы пожелать доброго утра, а когда узнал, зачем мы идем наверх, вызвался сопровождать нас. Высоко на скале мы обнаружили подходящее место и решили сделать могилу там. Рядом была хижина курда-сорана, а чуть дальше — закрытая с трех сторон небольшая площадка, подходящая для лагеря, к тому же рядом имелся ручей. Мы посовещались и решили перебираться сюда со всем скарбом и животными. Переезд проходил не без сложностей, но благополучно завершился. Пока здоровые и легкораненые копали могилу, другие сооружали хижину, в которой женская половина отделялась от мужской плотной изгородью из ветвей. Лошадей, не выносивших запаха верблюдов, тоже разместили отдельно.

К полудню все в лагере было в идеальном порядке. У перса имелся большой запас муки, кофе, табака и других важных продуктов. Мясо мы могли добыть охотой, так что ни в чем не нуждались.

Могилу закончили позже. Тело нужно было хоронить на закате, во время могреба, вечерней молитвы. Амад эль-Гандур сам готовил отца к погребению, хотя по законам ислама не имел на это права.