Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы - [36]

Он ушел, и вскоре мы услышали, как скрипнули петли ворот.

— Мистер, какой бравый парень! — заметил Линдсей.

— Да. Он даже не спросил, как нас зовут, куда мы идем и откуда. Это настоящее восточное гостеприимство.

— Надо дать ему на мелкие расходы как следует! Вернулся хозяин и принес свежие вязанки и одеяла.

— А среди джиаф в этой области живут беббе? — спросил я его.

— Живут, но их очень мало. Джиаф и беббе не любят друг друга. Вы вряд ли встретите много джиаф, потому что из Персии совершает набеги племя бильба — это настоящие разбойники. Поэтому джиаф и откочевали подальше со своими стадами.

— А ты по-прежнему остаешься здесь?

— Мой господин приказал мне.

— Разбойники же все отнимут у тебя.

— Они найдут только стены, а за ними — ничего.

— Тогда они будут мстить тебе.

— А они и меня не найдут. Озеро заросло тростником и окружено болотами. Там есть укрытия, которые чужаки просто не в состоянии обнаружить. А теперь позвольте мне покинуть вас и пожелать доброго сна.

— А дверь здесь остается открытой? — спросил я.

— Да, а что?

— Мы привыкли дежурить у наших лошадей посменно, поэтому нам надо время от времени выходить.

— Вам не нужно дежурить, я сам буду вашим часовым.

— Твоя доброта больше, чем мы заслуживаем, но я прошу тебя все же не приносить нам в жертву твой сон!

— Вы мои гости, и Аллах призывает меня охранять вас. Желаю вам добрых снов и покоя.

Мы воспользовались гостеприимством дружественного курда-джиаф. Когда мы утром поднялись, он посоветовал нам не ехать дальше на восток, иначе наткнемся на разбойников-бильба; он считает лучшим для нас разыскать Диалу и вдоль ее берегов добраться до южных равнин. Честно говоря, меня это особенно не вдохновило, потому как я все время помнил о беббе, которые нас наверняка преследовали. Но этот план нашел горячее одобрение у обоих хаддединов, и мне пришлось в конце концов уступить.

Щедро одарив Мамраша и его супругу, мы тронулись в путь. Несколько конных джиаф по приказу Мамраша отправились нас проводить. Через несколько часов мы достигли долины, раскинувшейся между вершинами хребтов Загрос и Эвроман. Через эту долину ведет знаменитая дорога Шамиан, связывающая Сулейманию и Керманшах. У маленькой речки мы расположились на отдых.

— Это река Чарран, — сказал предводитель джиаф. — Вам следует идти только вдоль нее, потому как она впадает в Диалу. А теперь мы вас покинем. Аллах с вами!

Они уехали, и мы снова оказались предоставлены самим себе.

На следующий день мы добрались до Диалы, несущей свои воды к Багдаду. На ее берегу мы расположились на обед. Был солнечный теплый день, который мне никогда не забыть. Справа от нас журчали потоки воды, слева возвышалась скала, поросшая кленами, платанами, кизилом, каштанами, а прямо перед нами красовался невысокий горный хребет, казавшийся на первый взгляд руинами средневекового немецкого замка.

Мамраш дал нам с собой в дорогу маленькие завтраки на каждого. С ними быстро управились, и я, прихватив ружье, пошел поискать что-нибудь посущественнее. Я пробродил по этому хребту около часа, так и не найдя ни одной птицы или зверька, и спустился в долину. Вдруг справа от меня раздался выстрел, за ним другой. Кто мог стрелять? Я ускорил шаги. Подойдя к лагерю, я застал Алло, Халефа и англичанина.

— А где хаддедины? — спросил я.

— Добывают мясо, — ответил Линдсей.

Он тоже слышал выстрелы и подумал, что стреляют хаддедины. Снова раздались выстрелы — два, три, за ними еще.

— Бог мой, скорее на лошадей! — закричал я. — Что-то случилось!

Мы вскочили в седла и поскакали. Алло замешкался с двумя лошадьми хаддединое. Снова грохнули два выстрела, за ними один пистолетный.

— Да там бой, настоящий бой! — крикнул Линдсей. Мы обогнули край луга, обрамлявшего речку, потом преодолели подъем, и перед нами раскрылось поле битвы, в которой нам сразу же пришлось принять участие.

На берегу в траве лежали верблюды, а рядом с ними паслись лошади. Считать, сколько их всего, не было времени. Возле верблюдов я заметил раскинутую палатку, справа на скалах — пять-шесть чужих лиц, которые оборонялись от курдов, а прямо перед нами Амада эль-Гандура, который прикладом отбивался от наседавшего противника. Рядом на земле лежал, как мертвый, Мохаммед Эмин. Думать не приходилось. Я прыгнул в самую гущу курдов и разрядил в кого-то ружье.

— Вот он! Вот он! Осторожнее с конем! — услышал я чей-то крик.

Я оглянулся и узнал кричавшего — это был шейх Газаль Габойя. Это было его последнее слово: Халеф налетел на него и выстрелил в упор. Потом произошел короткий бой, подробности которого я опускаю, хотя рукопашная схватка была жестокой. Вид мертвого хаддедина поверг нас всех в ужас. От ярости мы смогли бы противостоять и тысяче курдских копий. Я помню только, что был ранен, лошадь была ранена, гремели выстрелы, мои глаза метали молнии, и рядом со мной неизменно был верный Халеф, отражавший удары, предназначавшиеся мне. После одного выпада мой конь встал на дыбы, сбросил меня и упал на меня сверху. Больше я ничего не помню.

Первое, что я увидел, когда очнулся, были слезы в глазах моего бедного хаджи.

— Хамдулилла, он жив! Он открыл глаза! — закричал Халеф вне себя от радости. — Сиди, тебе больно?