Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы - [17]
— Алло, это ты? — воскликнул он удивленно. — Пророк да охранит твои дороги! — И тихо добавил: — А кто этот рослый господин?
Тот, кого спросили, громко произнес:
— Это эфенди из Киркука, едущий в Келекова, чтобы встретиться там с пашой Зинны. Поскольку я знаю дороги, я веду его. У тебя есть еще лошадь на продажу?
— Да, есть, — ответил курд, взгляд которого надолго задержался на моем вороном. — Она за домом, пошли!
Я не хотел оставить их одних, поэтому довольно резво спрыгнул с коня, привязал его и последовал за ними.
Животное, предназначавшееся для продажи, явно не относилось к худшим представителям непарнокопытного племени. Я бы не дал ей столько лет, сколько назвал Алло, и очень удивился, увидев, что в загоне имеются куда худшие лошади.
— Сколько она стоит? — поинтересовался я.
— Двести пиастров, — последовал ответ.
— Выведи ее!
Он вывел ее из загородки, пустил шагом, потом галопом, и я еще раз убедился, что она намного ценнее указанной суммы.
— Уложи на нее седло и закрепи груз.
Он проделал все это, и животное послушно выполнило каждое движение его рук.
— У животного есть какие-то недостатки?
— Ни одного, господин! — уверил он меня.
— Наверняка есть хоть один, и лучше, если ты мне его назовешь. Лошадь предназначена для твоего друга Алло, которого ты ведь не собираешься обманывать!
— Я его не обману.
— Тогда ладно, я сам попытаюсь найти недостаток. Сними груз и надень на нее скаковое седло.
— Для чего, господин?
Этот вопрос подтвердил мою уверенность, что я на правильном пути.
— Для того, что мне так хочется!
Он повиновался, и я попросил его сесть в седло.
— Господин, у меня не получится.
— Отчего же?
— У меня трещина в кости ноги, не могу скакать.
— Тогда я сам проедусь!
По его виду я понял, что моя догадка верна. Лошадь меня подпустила, но, когда я занес ногу, чтобы влезть в стремя, она отступила. Она явно не давала мне сесть в седло, пока я плотно не прижал ее к стене сарая. Мне удалось сесть в седло, но она тут же встала на дыбы, едва не опрокинувшись на спину, и стала совершать такие дикие кульбиты, что, в конце концов, выбросила меня из седла. Я использовал весь свой опыт наездника, чтобы упасть аккуратно.
— Человек, эта лошадь бракованная, она не стоит двухсот пиастров. На ней нельзя скакать.
— Господин, она хорошая. Наверное, она только тебя не переносит.
— Я знаю, как это бывает. Она долго ходила под плохим седлом и под еще худшим всадником — лошадь всегда это помнит. Ее можно использовать лишь как вьючное животное.
— А тебе не нужно такое животное, господин?
— Нет, сейчас нет, только потом.
— Купи ее, ведь тебе больше не попадется лошадь, которая нужна!
— Зачем мне обременять себя животным, которое мне в тягость?
— Давай за сто пятьдесят!
— Сто и ни пиастром больше!
— Господин, ты шутишь!
— Оставь ее себе, в Бане я куплю другую. Пошли, Алло!
Я залез на вороного, и угольщик затрусил за мной с преданным выражением лица. Мы не сделали и пятидесяти шагов, как услышали возглас:
— Давай за сто тридцать, господин!
Я не ответил.
— Сто двадцать!
Я ехал и ехал.
— Ладно, давай за сотню!
Теперь я вернулся и спросил, продаст ли он мне скаковое седло и попону. Он согласился, и я купил у него вполне сносное седло и попону за сорок пиастров. Самое удачное для меня — он взял сумму в старых металлических деньгах, накопившихся у меня в карманах в изрядных количествах. Сложив все на лошадь, я попрощался с курдом:
— Живи долго, хоть ты и хотел обмануть своего друга, продавая ему лошадь за тройную цену.
Тот ответил мне хитрой задумчивой улыбкой. Попрощался с ним и Алло, собираясь сесть на лошадь. Его волосатая физиономия светилась от радости, что у него теперь есть такое богатство. Но курд схватил его за руку:
— Во имя Аллаха, не садись на лошадь! Она сбросит тебя, ты сломаешь шею!
— Этот мужчина прав, — вынужден был признать я. — Садись лучше на моего коня, а я сяду на твою лошадь, чтобы показать, как нужно с ней обращаться.
Алло с видимым удовольствием залез на моего жеребца, который спокойно перенес эту процедуру, ибо я был рядом. Я же подвел лошадь к стене и сел в седло. Она снова рванулась вперед. Я какое-то время выждал, потом натянул поводья и пришпорил. Она попыталась встать на дыбы — не удалось, постучала беспомощно копытами, и дыхание у нее сбилось, из всех пор выступил пот, а с губ крупными клочьями стала падать пена. Она стояла как вкопанная, хотя я врубил шпоры.
— Она покорилась, смотри! — произнес я удовлетворенно. — Теперь смотри, как она поскачет, и не пытайся снова продать другу плохую лошадь! Аллах с тобой!
И я поехал со двора.
— Господин, — обратился ко мне угольщик, — теперь этот черный — мой?
— Нет, — ответил я.
— Почему же?
— Этот черный сбросил бы тебя, если бы меня не было рядом. Ты поедешь на нем только сегодня, потому что завтра эта лошадь станет такой же послушной.
— И она будет моей, когда мы с вами расстанемся?
— Да, при условии, что мы будем тобой довольны.
— О, я сделаю все, что от меня потребуется.
Мы доехали до места, где прятались наши спутники. Все они остались весьма довольны моей сделкой. Только Халеф выразил сожаление.
