Том 10. Рассказы, повести 1898-1903 - [158]

— Туда разные бывают пути.

Был этот разговор двадцать пять лет назад, но я его помню очень ясно. Однако меня теперь берет сомнение: не напутал ли я здесь чего? В печати я тогда этого рассказа не прочел. А сейчас перечитал: вовсе в революцию девица не идет. Выведена типичная безвольная чеховская девушка, кузен подбивает ее бросить жениха и уехать в столицу учиться, она уезжает чуть ли не накануне свадьбы и там, в столице, учится и работает. Но учится и работает не в том смысле, как в то время это понималось в революционной среде, а в специально чеховском смысле: учится вообще наукам и вообще работает, как, например, работали у Чехова дядя Ваня и Соня в пьесе „Дядя Ваня“. В чем тут дело? Я ли напутал, или Чехов переработал рассказ? Интересно было бы сравнить корректурный оттиск рассказа „Невеста“ с окончательной его редакцией <…>

Через месяц я получил от Чехова письмо, и там, между прочим, он сообщает: „Кое-что поделываю. Рассказ „Невеста“ искромсал и переделал в корректуре“. Из этого заключаю, что, может быть, Чехов в этом направлении что-то исправил и нашел более подходящим для своей Нади, чтобы она ушла не в революцию, а просто в учебу.

Всё это интересно в том смысле, что под конец жизни Чехов сделал попытку, — пускай неудачную, от которой потом отказался, — но все-таки попытку вывести хорошую русскую девушку на революционную дорогу» (В. В. Вересаев. А. П. Чехов и встречи с ним. — «Красная панорама», 1929, № 28, 13 июля; Чехов в воспоминаниях, стр. 675–676).

Располагая сейчас рукописями и корректурами рассказа, можно объективно судить, прав или неправ был Вересаев в своих предположениях.

2

И в рукописях, и в корректурах авторская правка была чрезвычайно большой. Это тем более поразительно, что сюжет, композиция, все образы рассказа были выношены до того, как началось писание. Деление на шесть глав сохранялось и в черновой рукописи, и в окончательном тексте; совсем не изменилось число персонажей. И все-таки каждая глава переделывалась много раз; существенно менялись характеристики героев, их суждения.

Не сразу было найдено самое начало. И в черновой, и в беловой рукописи рассказ начинался сердитым криком горничной: «Ступай наверх скорей, там Дзыга зовет!» Это прозвище бабушки повторялось потом, в ходе первоначального повествования, несколько раз — и совсем исчезло в первой же корректуре (вообще исчез этот мотив — о ворчливо-злой бабушке, которую ненавидит прислуга). Однако до второй корректуры сохранялось подчеркнуто бытовое начало: «Из подвального этажа, где была кухня, в открытое окно слышно было, как там спешили, как стучали ножами, как хлопали дверью на блоке; в саду около дома пахло жареной индейкой и маринованными вишнями». Во второй корректуре это описание было сохранено, даже усилено вставкой: «И почему-то казалось, что так теперь будет всю жизнь, без перемены, без конца!» — но перенесено немного дальше, а рассказ открылся словами о природе: «Было уже часов десять вечера, и над садом светила полная луна».

Имена героев установились, после некоторых колебаний, уже в черновой рукописи. Первоначальная Наташа была заменена Надей; отец Георгий, Григорий, Иван, Василий — известным по окончательному тексту отцом Андреем; мать Нади Елизавета Ивановна — Ниной Ивановной. Имя Саша и Андрей (для жениха Нади) были даны сразу.

Но над самими образами, над деталями их характеристик, взаимоотношений Чехов много и пристально работал.

Это касается прежде всего Нади, ее переживаний, мотивов ее ухода из дома, ее отношений с Сашей, с женихом, с матерью.

Первоначально в поступке Нади гораздо большую роль играл Саша, его речи и призывы — вообще он очень много говорил.

При первой встрече с Надей в окончательном тексте остались лишь слова Саши о нечистоте, в какой живет прислуга; о безделье матери, бабушки, жениха; о том, что ему молодости Надиной жалко.

В черновой рукописи Надя возражала: «Мой жених делает, только чем он занимается, никак не пойму» — и Саша разражался гневной тирадой: «Ничего он не делает. Он хороший человек, славный, спора нет, ну, и умный там, что ли, только такие, как он, никому в России не нужны». Первоначально было сказано еще сильнее: «такие, как он, достаточно зла принесли [себе и России] России». Чехов не внес эти слова уже в беловую рукопись. Здесь, как и во всем рассказе, была усилена самостоятельность, независимость, активность героини. В первой корректуре сделана вставка: Надя сама упрекает, прямо отчитывает Сашу — за невнимание к болезни (см. варианты, стр. 204, строки 12–13). Во второй корректуре строки вычеркнуты и заменены более спокойными: «Всё это старо и давно надоело, — сказала она и встала. — Вы бы придумали что-нибудь поновее».

В беловой рукописи снято наставление Саши (конец гл. I): «В молодые годы, в ваши годы учиться нужно! — сказал он хмурясь. — Да… В Петербург вам нужно».

Также сокращен в первых гранках весь обеденный спор Саши с бабушкой (гл. II) о «мертвом городе» и «мертвых людях», который должна была слышать Надя. Послеобеденный разговор с нею остался в окончательном тексте — но в сильно измененном виде. Уже в беловую рукопись не вошли слова Саши: «Удастся ли вам учение или нет, всё же вы увидите другую жизнь, кое-что поймете, кое-что новое откроется вам». Но восторженная чудаковатость Саши, его разговоры про «громадные, великолепнейшие дома, чудесные сады, чудесных людей» — остались; в беловой рукописи даже добавились «фонтаны необыкновенные». Так дошло до окончательного текста.