Том 10. Повести и рассказы 1881-1883 - [199]

Стр. 231, строка 7: «Давида» вместо «Давида» (по черновому автографу).

Стр. 241, строка 20: «Птолемаиды» вместо «Птоломаиды» (по черновому автографу и ВЕ).

Стр. 242, строка 28: «повторяли» вместо «повторили» (по черновому автографу и ВЕ).

Завершив «Легенду о св. Юлиане», Флобер погрузился в работу над «Простым сердцем» («Un cœur simple»), второй из трех задуманных им повестей. Через полгода повесть, была готова (см.: Flaubert, Correspondance, s. 7, p. 339), и 17 августа н. ст. 1876 г. он сообщил об этом Тургеневу. В том же письме Флобер просил Тургенева поскорее приехать к нему в Круассе и ознакомиться с произведением, имея при этом в виду и его перевод на русский язык для последующей публикации в «Вестнике Европы» (Flaubert, Correspondance. Suppl. 3, p. 274).

Тургеневу повесть «Простое сердце» пе понравилась, переводить ее сам он не захотел, так как еще не выполнил обещания относительно «Святого Юлиана», и начал подыскивать для нее переводчика, предполагая затем перевод отредактировать и поставить под ним свое имя (см. письмо его к Флоберу от 7 (19) декабря 1876 г.).

Так же он собирался поступить и с другой повестью этого цикла — «Иродиада» («Hérodias»), над которой Флобер трудился с августа 1876 г. по февраль 1877 г. (см.: Flaubert, Correspondance, s. 7, p. 341; Suppl. 3, p. 313). Однако в действительности всё получилось иначе. От публикации «Простого сердца», предвидя цензурные осложнения, Тургенев отказался вовсе (см. письмо к Стасюлевичу от 17 февраля (1 марта) 1877 г.). Что же касается «Иродиады», то повесть эта привела его в восторг, и он решил не только добиться ее появления в «Вестнике Европы», но и взяться за ее перевод. 1 (13) февраля 1877 г. он сообщил М. М. Стасюлевичу: «Флобер вернулся на днях из Руана (где у него дом) в Париж — и привез другую легенду — „Иродиаду“, которую он мне прочел — и которая меня поразила как совершенный chef-d’æuvre! Я непременно хочу перевести и ее».

В письме к Стасюлевичу от 17 февраля (1 марта) 1877 г. Тургенев уже извещал его о ходе работы и снова характеризовал повесть — с точки зрения ее возможного восприятия в России: «„Иродиаду“ я начал переводить — и надеюсь доставить Вам ее через 10 дней — положим, две недели (это последний срок!) — т. е. около 8-го марта <…> Я уверяю Вас, что это прелесть — хотя, конечно, не во вкусе Буренина и К^о».

Первоначально Тургенев надеялся, что оба его перевода будут помещены в апрельской книжке «Вестника Европы», и даже просил об этом Стасюлевича (там же). Однако вскоре он понял, что «Иродиада» «не поспеет к апрельской книжке» и «придется ее тиснуть в майской» (письмо от 27 февраля (11 марта) 1877 г.). 7 (19) марта 1877 г. Тургенев сообщил Стасюлевичу, что он непременно получит «Иродиаду» через две недели; 12 (24) марта известил его, что «2-я легенда Флобера уже подвигается к концу»; 15 (27) марта подтвердил это известие, а две недели спустя повторил его вновь: «„Иродиада“ (перевод которой представил такие трудности, что, без хвастовства скажу — не знаю, кто бы лучше меня это сделал) переписывается по ночам и приближается к концу». Наконец, 29 марта (10 апреля) 1877 г., уже почти завершив работу, он с уверенностью назвал точный срок ее получения в редакции «Вестника Европы»: «Ослепительную по краскам „Иродиаду“ вы получите через 3 дня после 1-го апреля — т. е. 4-го или 5-го числа. Времени для печатания хватит за глаза».

Таким образом, в отличие от перевода «Святого Юлиана», работа над которым растянулась почти на год, перевод «Иродиады» отнял у Тургенева всего около двух месяцев. Это не означает, однако, что Тургенев «переводил ее «поспешно или менее тщательно. Сохранившийся в Национальной библиотеке (Париж) черновой автограф перевода свидетельствует о большой и подчас весьма мучительной работе. Особенно это касается дескриптивной части произведения, изобилующей историческими и археологическими подробностями, — пространных описаний Махерусской цитадели, ее подземелий и высеченных в скале конюшен, великолепного зала, где происходит пиршество в честь тетрарха, и т. д. В равной мере относится это и к обоим эпизодам, в которых фигурирует Саломея, прежде всего к ее танцу в финальной сцене. Многочисленные и притом неоднократные замены отдельных слов и целых фраз, колеблющаяся орфография имен, вопросы и другие пометы на полях, — всё это характеризует напряженные поиски Тургенева-стилиста.

В то же время речь флоберовских героев давалась русскому писателю со значительно большей легкостью; страницы, где она преобладает, несут на себе сравнительно мало серьезных исправлений и даже помарок, но относится это преимущественно к речи, стилистически почти не окрашенной. В тех же немногих случаях, когда прямой речи в повести Флобера придан ярко выраженный исторический колорит, работа переводчика вновь усложнялась. Так, например, обстояло дело с заклинаниями Иоаканама во второй главе повести, стилизованными под «речи древних пророков». Первоначально Тургенев передал их с большой осторожностью, опасаясь перенасытить русский текст архаизмами (этому принципу он следовал на протяжении всего перевода), но постепенно, пробуя различные — лексические и синтаксические — средства, он все усиливал библейское звучание фрагмента (об этом см. подробнее: