Том 10. Пьесы, написанные совместно - [118]

Пелагея Климовна. Ну уж теперь пускай другой кто прикусит. Я терпеть этого не стану. Я ей покажу, кто я ей! Не хотела по чести сделать для матери, так я и власть имею. Ты думаешь, все стращать только буду? Нет, довольно!

Федосья Ивановна. Да, полоумная, что ты говоришь! Опомнись!

Пелагея Климовна. Вы-то придите в размышление, а я все помню. Добру выучили! Этакому-то рукомеслу, чтоб на шею вешаться, и без ученья можно ученой быть.

Федосья Ивановна. Что ты говоришь?

Наташа. Бабушка, не заступайтесь за меня.

Федосья Ивановна. Да ведь ты не чужая.

Пелагея Климовна. Она хуже чужой. Чужая-то больше пожалеет. Вот как по милости ее выгонят нас господа со двора — вот и надевай котомку.

Федосья Ивановна. Ну, не могу я слушать вздорных речей, не могу, лучше уйду от искушения. (Уходит.)

Пелагея Климовна. И чудесно. Авось без вас-то что-нибудь лучше придумаем.

Наташа. Маменька, вы считаете меня виноватой? Ну, согласна, ну, я виновата; чего же вы от меня хотите?

Пелагея Климовна. Чего? А очень просто, вот чего: бредни все из головы вон — и за Щемилова замуж итти. (Наташа отворачивается.) Что, не понравилось? Не по вкусу пришлось? А еще спрашиваешь: чего от меня хотите!

Наташа. Нет, маменька… я не отказываюсь, уж все равно, везде не слаще… все равно мне деться некуда. Так лучше уж я для вас угодное сделаю… по крайней мере вам польза будет…

Пелагея Климовна. Что ты, что ты! Да правду ль ты говоришь?

Наташа(опустив голову). Правду.

Пелагея Климовна. Хоть и вижу, что не от радости ты идешь за него, ну, да радость тебе после придет. Уж ты поверь мне! Вот умна стала, — так и слова худого не услышишь, а еще ласку материнскую увидишь.

Входит Федосья Ивановна.

А вот без вас-то мы, слава богу, и поладили. Покорилась, так и разговору больше не будет, слова не услышите.

Федосья Ивановна. Ну, и давай бог!

Пелагея Климовна. За ум взялась, идет за Щемилова.

Федосья Ивановна. Ох, радость-то невелика.

Пелагея Климовна. Ну, уж пожалуйста, оставьте ваши воздыхания! Не сбивайте с толку, у ней и так немного. Что, в самом деле! Враг я ей, что ли? Небось, хуже вас об ней забочусь?

Федосья Ивановна. Не шуми, не шуми! Согласна, так и бог с ней, ее дело.

Наташа. Да, бабушка, я согласна. Для себя не пришлось, так надо жить для других. Хоть вас с маменькой успокою, хоть кому-нибудь от меня польза будет.

Пелагея Климовна. Видите, как правильно рассуждает.

Федосья Ивановна. Правильно ли, неправильно ли, не мне ее отговаривать.

Пелагея Климовна. Да, уж конечно.

Федосья Ивановна. Евлампий Михайлович опять пришел, желает повидаться. Уж я не знаю, как и быть теперь.

Пелагея Климовна. Как быть? Калитку на запор — вот ты и понимай!

Наташа. Нет, не делайте этого. Пустите его.

Пелагея Климовна. Что-о? Да никогда, да, кажется, я…

Наташа. Маменька, это нехорошо, неприлично! Не стыдите себя и нас! Чего вы боитесь? (Твердо.) Я вас прошу, маменька.

Пелагея Климовна. Ну уж, пожалуй. Так уж и быть. И что это за фасоны такие!

Федосья Ивановна и Пелагея Климовна уходят.

II

Наташа сидит задумавшись, входит Евлампий.

Наташа. Зачем вы пришли?

Евлампий. На тебя поглядеть. Скажи, пожалуйста, что с тобой сделалось вчера? Ты не так поняла меня, Должно быть.

Наташа. Я глупа для вас, Евлампий Михайлович.

Евлампий. Гм, не нахожу.

Наташа. Да как же! Вы, человек умный, толкуете мне, убеждаете меня, а я не понимаю; ну, значит, я глупа, или…

Евлампий. Что «или»?

Наташа. Или вы не очень умны, коли не сумели растолковать мне хорошенько.

Евлампий. Оборот ловкий.

Наташа. Ну, а так как уж всем известно, что вы очень умный и образованный человек, так глупа выхожу я.

Евлампий(смеясь). Изволь, согласен.

Наташа. Видите, я себя не жалею, я готова признать ваше превосходство, готова признать за вами какие угодно достоинства, только бы вы…

Евлампий. Что?

Наташа. Оставили меня в покое.

Евлампий. А я хотел было еще раз попробовать, нельзя ли тебя убедить наконец.

Наташа. Нет, это напрасный труд.

Евлампий. Почему же?

Наташа. Потому что я ни одному вашему слову уж не поверю.

Евлампий. А ведь прежде верила же.

Наташа. Прежде вы были в моих глазах совсем другим человеком.

Евлампий. Я все тот же и никогда не был героем.

Наташа. Нет, вы были героем для меня. Вы воображаете, что мы уж совсем ничего не знаем, ни о чем не думаем, не мечтаем? Вы ошибаетесь. Когда вы сюда приехали, вы заговорили со мной именно о том, о чем я мечтала, да и многие из нас мечтают. То, что было неясно в моих мыслях и стремлениях, вы мне объяснили. Я ужаснулась той пошлости, в которой проходит здесь вся женская жизнь. Вы призывали меня к труду, указывали мне иные пути, указывали высокие цели, к которым многие из нас так рвутся. В своих собственных глазах я стала выше, лучше, благороднее. Этим я была обязана вам; как же мне было не увлечься, не полюбить вас? Я считала вас пророком.

Евлампий. А теперь?

Наташа. Извините!.. Вы уж очень скоро обнаружили себя… Вчера я поняла свою ошибку; я увидала, что ваши проповеди — только слова и больше ничего, что убеждениями и чувствами, которые я считала святыми, вы играли, как игрушкой, пользовались ими, как приманкой, чтоб опутать доверчивую деревенскую простоту. Но вам это не удалось; я скоро поняла, что вы неискренни, что мне учиться у вас нечему, что я лучше вас, чище, а пожалуй, и умнее.