Том 1. Уэверли - [8]

Вальтер Скотт видит большую и принципиальную разницу между прежними своими романами и «Айвенго»: первые были посвящены Шотландии, последний — Англии. «Очарование шотландских романов целиком заключалось в том искусстве, с каким неизвестный автор[4] воспользовался, словно второй Макферсон,[5] древними богатствами, рассыпанными повсюду вокруг него, возмещая свою нерадивость или недостаток воображения событиями, которые действительно, и не так давно, происходили в его стране, вводя реальных лиц и лишь уничтожая реальные имена. Не дальше как шестьдесят или семьдесят лет тому назад... весь север Шотландии обладал почти таким же простым и патриархальным образом правления, как наши добрые союзники могавки и ирокезы.[6] Сам автор не мог быть свидетелем этих событий, но он еще мог жить в обществе людей, которые действовали и страдали в ту эпоху».[7]

Значит, романы из шотландской истории, по мнению Скотта, пользуются успехом потому, что «историческое» время, которое так привлекает читателя своей экзотичностью, для Шотландии сравнительно недавнее. «Многие и ныне здравствующие люди хорошо помнили лиц, не только видевших знаменитого Роя МакГрегора, но и пировавших и даже сражавшихся с ним.[8] Все мелкие обстоятельства, касающиеся частной жизни и домашней обстановки, все, что придает правдоподобие повествованию и конкретность выведенным в нем лицам, до сих пор известно и памятно в Шотландии». Но в Англии цивилизация давно уже смела остатки старого общества, и получить о нем сведения можно только путем тщательных архивных разысканий. Поэтому английское средневековье, по мнению Скотта, ничего не говорит ни уму, ни сердцу англичанина, и, следовательно, заинтересовать его средневековым сюжетом весьма трудно.

Чтобы создать подлинный исторический роман об английском средневековье, нужно, по мнению Скотта, точно представить себе частную жизнь этой эпохи, ее «нравы». Никто из романистов, писавших на эти темы, не дал себе труда изучить и изобразить нравы с той конкретностью, точностью и правдивостью, которая необходима для художественного произведения. Скотт поставил перед собой именно эту задачу.

У Скотта «нравы» означали нечто гораздо более широкое, чем в литературе предшествующего периода. История нравов, с его точки зрения, — это история культуры, история общественного сознания. Даже исторические события важны для Скотта в той мере, в какой они отразились на сознании и на благополучии масс. Битвы, победы или поражения, падение династий и царств приобретают свой исторический смысл благодаря тому действию, какое они оказывают на духовную жизнь народа. Политические события в системе Скотта теряют то исключительное и самодовлеющее значение, какое они имели у старых историков. Зато они изучаются в более широкой исторической перспективе, как результат исторических традиций и борьбы общественных сил.

В 1066 году произошло норманское завоевание. Было ли это только сменой династии и ограничилось ли дело только тем, что вместо Гаральда королем Англии стал Вильгельм? Или за Гастингсской битвой, решившей судьбу англосаксов, последовали перемены в массе населяющих остров людей? Как это событие отразилось на сознании покоренных саксов? В каких взаимоотношениях находились в течение ближайших столетий различные этнические элементы, языки и культуры, столкнувшиеся в смертельной схватке?

Или — в более позднюю эпоху — как воспринимали Реставрацию сторонники пуританской революции? Как относились в Англии к избранию на английский престол шотландца Иакова I? Каков был строй мысли, характерный для крестовых походов, борьбы швейцарцев за свою независимость, победы Людовика XI над бургундским герцогом или восстания английских якобитов? Каковы были противоречия между культурой христианского Запада и мусульманского Востока, между культурой горной и равнинной Шотландии, между психологией рыбацкого поселка и дворянской усадьбы? Романы Вальтера Скотта ставят все эти проблемы с необычайной для своего времени отчетливостью. В центре его внимания всегда почти стоит столкновение культур или реакция народа на политическое событие. Он объясняет исторический процесс не столько волей государя или министра, сколько психологией, интересами, национальными традициями, нуждами и страстями масс.

В романах Скотта, пожалуй, впервые в европейской литературе появился на сцене народ: не отдельные более или менее выдающиеся личности «простого звания», но целые группы, толпы народа — крестьяне, ремесленники, пастухи, рыбаки, воины. Народ у него — это настоящий людской коллектив, движущийся, мыслящий, сомневающийся, объединенный общими интересами и страстями, способный к действию в силу собственной закономерной реакции на события.

Во всех почти романах Скотта действует этот коллективный герой. Пуритане в «Пуританах», горцы в «Легенде о Монтрозе», в «Роб Рое», в «Пертской красавице» — все это массовые герои, и герои деятельные. Вальтер Скотт все более совершенствуется в их изображении. В «Пертской красавице», одном из последних его произведений, это искусство проявляется, может быть, с наибольшей яркостью. Конечно, в романе действуют отдельные личности — кузнец Гарри, его тесть — перчаточный мастер Симон, его невеста — красавица Катарина, шапочный мастер и лекарь, горцы враждующих кланов. Но все эти персонажи тесно связаны с определенным классом, профессией, цехом. В романе живет, Дышит, функционирует целое общество. И, конечно, главный герой его — город Перт, средневековый ремесленный город, с его темными, узкими улицами, с его правами и вольностями, с его ненавистью и в то же время уважением к рыцарям и благородным. Юный вождь горного клана вызывает меньший интерес, чем самый клан, который также является одним из главных героев, наравне с враждебным ему городом равнинной Шотландии. В яростных схватках сталкиваются люди, увлекаемые любовью, ненавистью, ревностью или честолюбием. Но за этими частными столкновениями стоит другой, более общий конфликт, вызванный борьбой различных национальных и общественных, групп.