Том 1. Стихотворения - [6]

Отсюда и категоричность Шефнера, и требовательность к себе: «Умей, умей себе приказывать, муштруй себя, а не вынянчивай...»

Оттого еще в «Моленье к дисциплине» (1977) не просил он снисхождения у судьбы:

Будь такою, как бывала,

Не чинись со стариком, —

От почетного привала

Отгони меня пинком!

И эта выдержка, интеллигентная подтянутость, твердость духа изобличают в Шефнере поэта истинно ленинградского.

4

В том, что Шефнер в один прекрасный момент, по его словам, «ударился в фантастику», не было ничего неожиданного. Интерес к легенде, сказке, восприятие мира с оттенком полувероятности были издавна присущи поэту, а тема будущего, проблема «личной вечности» волновали его еще в ироническом «Трактате о бессмертии» (1940), где поэтически препарированный реальный быт мешался с гротеском и веселый юмор уживался с торжественностью оды.

С той самой поры, пожалуй, и затеплилось у Шефнера желание «с серьезным видом рассуждать о вещах несерьезных и шутливо размышлять о вещах значительных — на самом деле отнюдь не снижая их значительности». Это его качество с наибольшим эффектом как раз и раскрылось в его «ненаучно-фантастической» прозе, главную задачу которой писатель усматривает в том, чтобы пробуждать в читателе удивление жизнью, внушать ему ощущение ее необыкновенности.

Первым крупным произведением в этом жанре была повесть «Девушка у обрыва, или Записки Ковригина» (1964), совмещающая в себе утопию и сатиру, повесть, в которой переживания людей XXII столетия откровенно проецируются в XX век. Чуть раньше был написан рассказ «Скромный гений» (1963), а затем появились повести «Человек с пятью «не», или Исповедь простодушного» (1966), «Запоздалый стрелок, или Крылья провинциала» (1967), «Дворец на троих, или Признания холостяка» (1968), «Круглая тайна» (1969)...

В этих повестях четко определились контуры того парадоксального мира, где писатель обычно поселял своих героев, обозначились наиболее близкие ему социально-исторические пласты. В частности, одним из живительных источников шефнеровской фантазии стали чудесно преображенные воспоминания о Ленинграде двадцатых годов, с бытовым колоритом тех лет, и каких бы таинственных происшествий и «инопланетных» явлений автор ни касался, печать его детских впечатлений неизменно лежала на его повествовании.

Шефнер справедливо считал, что как бы высоко фантастика ни залетала, она не должна отрываться от земли, от быта, и потому в его повестях, где нередко царит коммунальный дух Васильевского острова двадцатых годов, в невероятных ситуациях действуют обыкновенные люди, — или, как сказал бы М. Зощенко, «прочие незначительные граждане с ихними житейскими поступками и беспокойством». Но, в отличие от сатирических персонажей М. Зощенко, порожденных тем же послереволюционным временем, на героев фантастической прозы Шефнера словно бы распространяется некий спасительный закон: они наделены способностью к сказочным превращениям. Отсюда проистекает и характер излюбленного шефнеровского героя: «скромного гения», чудака, того наивного и бескорыстного человека с пятью «не» — неуклюжего, несообразительного, невыдающегося, невезучего, некрасивого, — который по ходу действия призван все эти «не» опровергнуть и предстать перед читателем в своем подлинном обличии.

Сказочные повести Шефнера — это чаще всего поучительные жизнеописания талантливых самородков, домоседов-изобретателей, доморощенных мудрецов, презревших карьеру и чуждых тщеславия. Все они обладают даром вершить чудеса, но никак не пользуются своими природными преимуществами перед остальными. Герои эти добры и деликатны. В сочетании внешней непритязательности, совестливости и духовного горения кроется секрет их характеров.

Шефнер изображает таких героев не без лукавства. Пародийность, питающая саму ткань его фантастической прозы, столь же обязательна в повестях-сказках, как и подчеркнутая назидательность иронического оттенка в описании героев, близких писателю по своим жизненным правилам. Но юмористический антураж повествования в данном случае не снижает, а скорее заостряет этико-философскую проблематику. Герои Шефнера бесконечно преданы жизни и задумываются над тайной ее возникновения во Вселенной, они не страшатся смерти и способны без колебаний жертвовать собой во имя долга; в своих поисках счастья они готовы претерпеть любые испытания и невзгоды и употребляют всю свою энергию на то, чтобы в мире — на земных и далеких космических орбитах — всегда торжествовала человечность.

Духовный кругозор этих героев весьма богат. Юмористическая оболочка размышлений над вопросами бытия и человеческого существования их нисколько не компрометирует, — наверно, еще и потому, что их духовный потенциал обеспечен прямым родством с самим писателем. Не случайно Шефнер считает, что настоящая фантастика должна быть автобиографична, личностна, и автор всегда, хоть краешком, но должен присутствовать в своем повествовании: «в мудром, героическом или намеренно дурацком виде».

Все это находит себе подтверждение и в самой значительной вещи этого жанра — в «Лачуге должника» (1983), которая имеет интригующий подзаголовок: «роман случайностей, неосторожностей, нелепых крайностей и невозможностей».