Том 1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга - [9]

Однако первоначальным заглавием подчеркивается и существенное значение образа Пафнутия в общем замысле книги. Это — как бы воплощение воинствующего догматизма и аскетизма, столь ненавистных Франсу, потому что они враждебны всему живому, враждебны свободе, красоте, человечности, враждебны смелой, испытующей человеческой мысли.

Нередко, и не без оснований, критика говорит о подчеркнутом эстетизме Франса. Но эстетизм его не носит самодовлеющего характера, — подобно его скептицизму, и его эстетизм великолепно служит той «работе разрушения», о которой говорил Горький. Изображая, как беснуется Пафнутий в своей ненависти к красоте, как он сжигает предметы искусства, наполнявшие дом Таис, Франс этим еще сильнее выражает свое отвращение к религиозному мракобесию. Пафнутий во многом напоминает изуверку Каллисту из поэмы «Коринфская свадьба». Она так же бесчеловечна в своем фанатизме, принося все живое в жертву аскетической идее. Но Каллиста показана в поэме лишь как губительница всего живого, в истории Пафнутия Франс раскрывает внутренний крах воинствующего догматизма: желая, во имя религиозной догмы, увести Таис от греховной жизни, Пафнутий сам впадает в грех. И Франс с неумолимой иронией изображает, как красота Таис рождает в темной душе отшельника только скверное и постыдное вожделение.

Герой книги «Таис» таким образом — принципиально новое явление в творчестве Франса, полная противоположность Сильвестру Бонару, с его мудрой любовью ко всему живому, молодому, прекрасному, с его гуманизмом, с его мягким скепсисом. Некоторое созвучие с идеями «Сильвестра Бонара» можно обнаружить в одном из второстепенных персонажей «Таис» — скептике Никии. Его грустная примиренность с противоречиями жизни, потому что они кажутся ему неискоренимыми, его пассивность, его эпикурейство противополагаются воинствующему догматизму Пафнутия.

Хотя главные герои этих двух романов Франса так не похожи друг на друга и складом своего ума и отношением к жизни, но между самими романами можно установить глубокое, коренное сходство. Это — две разновидности одного и того же жанра. Если «Таис» автор называл философской повестью, то есть сведения и о том, что в «Сильвестре Бонаре» он, по собственным же его словам, «пытался создать философский роман». Франс усвоил многие черты, присущие боевому искусству Просвещения, — и прежде всего искусству Вольтера, автора философских повестей «Кандид», «Простодушный», «Царевна Вавилонская» и др. Как и у Вольтера, фабула у Франса служит по преимуществу лишь удобным предлогом столкнуть героя (точней — его мировоззрение) с материалом жизни, с той или иной философской проблемой. Как и Вольтер, Франс любит в высказываниях своих героев возводить жизненные явления к общим категориям, рассматривать эти явления в их принципе. Однако философский роман Франса обогащен, в сравнении с философскою повестью Вольтера, достижениями могучего французского реализма XIX столетия, традициями Бальзака, Стендаля, Флобера.

Актуальность тематики проявилась не только в «Преступлении Сильвестра Бонара», романе, построенном на материале современности, но и в «Таис» — романе, который хотя и построен на историческом материале, но по своему замыслу направлен против воинствующего догматизма церковников, принявшего угрожающие размеры к концу 80-х годов прошлого века. Духовенство открыто поддерживало тогда коалицию врагов республики — монархистов и ревизионистов, во главе с генералом Буланже, стремившимся к свержению парламентарного республиканского строя и одержавшим в январе 1889 года полную победу на выборах в Париже.

Но не только общим замыслом своим, не только пафосом борьбы против религиозного мракобесия связан роман «Таис» с тогдашней современностью. Изображенная на страницах «Таис» философская беседа, воспроизводя как бы своего рода платоновский пир философов, сталкивает, в лице разочарованных патрициев, недалеких военачальников, фанатичных вероучителей и упадочных поэтов, основные философские школы франсовских времен. Некоторые французские критики, отмечая это обстоятельство, объясняли его слабостью творческого воображения у Франса. Но здесь проявилась, конечно, не слабость — проявилось удивительное своеобразие творческого воображения писателя. История для Франса никогда не превращается в замкнутый мир, образы прошлого всегда воспринимаются им в живом сочетании с образами настоящего. Любовь к истории, к прошлому — характерная черта Франса, но как часто это прошлое служит для него разбегом, чтобы атаковать современность!

В 80-е годы, в период между «Преступлением Сильвестра Бонара» и «Таис», Франс публикует несколько книг. Среди них — «Книга моего друга» (1885), открывшая серию своеобразных детских «воспоминаний», причудливо сочетающих подлинные биографические факты с поэтическим вымыслом, и книга рассказов «Валтасар» (1889). К этому периоду непосредственно примыкает и сборник «Перламутровый ларец», вышедший, правда, только в 1892 году, то есть уже после опубликования «Таис», но включающий в себя, почти без существенных изменений, отдельные главы большого романа Франса «Алтари страха», напечатанного в «Журналь де Деба», еще в 1884 году.