Том 1. Стихотворения и поэмы - [93]

«Да полно, не впадай ты в сплин!

Мы ситуацию обсудим…

Василий, рюмки и графин!»

Василий этот (сколько в Васей

Перекрестили мы маньчжур!),

Рожденный Богом в чуждой расе,

Конечно, Ван был или Чжу,

Но откликался без усилья

На Ваську он и на Василья,

Обиды в сердце не тая;

При помощи «моя-твоя»

Он объяснялся с «капитаном»

И был всегда служить готов,

С бокалами или стаканом

Являясь вмиг на первый зов.

Пока расстроенный коллега

Скрипел не мазанной телегой,

Ванюша рюмки наливал,

Закуску ближе подвигал,

И вот, чтоб «успокоить нервы»,

Унять тоски нудящий бред,

Командовал: «А ну, по первой!

Не клином, брат, сошелся свет.

Да что ты, милый, в самом деле?

Стонать ни смысла нет, ни цели,

И вообще, мой дорогой,

Придется выпить по второй».

И все, покончив счет «единым»,

У Васи попросив пивка,

Вдруг видели, что свет-то клином

Еще не сходится пока,

Что выход есть из тупика,

Что говорить о смерти глупо,

Что вам противна участь трупа,

Что силы в вас кипят ключом, —

Всё по плечу, всё — нипочем.

Затем, помололев душою,

С большой зарядкой волевою,

Вы шли домою, смело шли,

И Ваничку благодарили;

Пусть вы всё больше говорили,

Но вы себя при нем нашли:

Он, благодушный и огромный,

Вам высказаться помог,

И это тучу грусти томной

Угнало через ваш порог!

Пусть говорят, что Ваня — туша

Тупейшая, что мой Ванюша

Ни книжки сроду не прочел;

Что в книжках толку, если зол

Читатель их и добрым словом,

Улыбкой светлой не крылат,

И лишь твердит: «Сам виноват!»

С упорством грубым и суровым;

Да, виноват, но мне невмочь,

Сумей же, умник, мне помочь.

Да где там! Что ему за дело!

Своей рукою неумелой

Он только рану бередит;

А толстый Ваня, как умеет,

Вас пожалеет и согреет,

От глупостей огородит.

Пусть по уму он недалекий,

Пусть любит только суету —

Ему простятся все пороки

За простоту и доброту:

Людьми такими ласков свет,

Людей таких почти уж нет!

Но полно, так ли глуп Ванюша?

Ты подойди-ка да послушай

О чем, взволнован глубоко,

Он шепчет другу на ушко;

О чем, забыв о блюде вкусном,

Слугою поданном на стол,

Он заговорщиком искусным

Речь убедительно повел;

О чем (всегда такой ленивый,

Всегда немного сонноват)

Теперь уста его твердят

Так убеждающе и живо.

О чем теперь твердит Иван,

Какой он предлагает план?

И от речей его бедняга,

Недавно бледный, как бумага,

Повеселел, порозовел,

Хотя отнюдь не опьянел

От одного на двух графина:

Все пить умели в Харбине,

И это, думается мне,

Немудрено, когда свининой

С жирком чудесных отбивных

Закусывали эти оба;

Приемлет водочку утроба

С закуской в порциях любых!

Но к делу, к делу!.. Сблизив плечи,

Друзья беседуют; их речи

Едва самим слышны; едва

Касается шептанье слуха,

И если что и ловит ухо,

То лишь отдельные слова;

Но чтобы нам понять значенье

Тех слов, я объяснить готов

Техническое выраженье —

Скрещенье встречных поездов.

Товаро-пассажирский поезд

Стоит, стоит — не счесть минут;

Коль спросите, обеспокоясь,

То вам в ответ: экспресса ждут!..

Экспресс пришел; одна минутка —

И снова дальше он помчит;

Но тут же хрипло засвистит

Ваш паровоз; с его погудкой —

Пуф, пуф! — взлетает клубом дым,

И с лязгом вздрогнет ваш Максим.

Тут можно пересесть на встречный,

Коль надобность случилась в том;

Но торопитесь — скоротечна

Минута; красным фонарем

Уже махнул пузатый обер,

Уже свистит: заныл рожок;

И будь неверен ваш прыжок,

Не досчитаетесь вы ребер,

А если неудачник вы,

То, может быть, и головы.

Глава четвертая

Чтоб Нина не встречалась с милым,

Ей в заточении унылом

Приказано покамест жить, —

На вечеринки не ходить,

А если в гости — вместе с мамой,

И на прогулки тоже с ней,

Осуществляя тем упрямо

Режим родительских цепей

Столь же наивный, сколь и грубый;

Но вот что я спросить хочу:

Коль у девицы ноют зубы,

Нельзя же вместе с ней к… врачу?

Ведь неумно в холодной, темной

Сидеть и ждать ее приемной,

Пока Иосиф Карлыч Флит

Ей зубки якобы сверлит.

Мадам известен сей Иосиф:

Пусть он почти социалист,

Но он — домашний их дантист;

И, опасения отбросив,

Мать, Нины позабыв вину,

Ее к дантисту шлет одну.

И Нину доктор принимает;

Он, этот розовый толстяк,

Смеется, ручки потирает

И тотчас вводит в полумрак —

Таинственный, зубоврачебный —

Лаборатории своей

С десятком новых челюстей,

Оскалившихся непотребно

На юность, на тебя, весна!

Но Нине челюсть не нужна.

Тут из угла, как тень какая,

Выходит Гранин, простирая

Объятья пылкие свои;

И торжествует эту встречу

(Я так эпически отмечу)

Сладчайший поцелуй любви;

Он, упоителен и долог,

И нежит, и терзает грудь;

Пусть объясняет физиолог

Его таинственную суть;

Я лишь скажу: порыв безумный

Все струны сердца вместе сплел,

По всем смычкам своим провел,

И лучше мы уйдем бесшумно,

Как Флит, заботливой рукой

Дверь притворяя за собой.

Дантист — у кресла; он вздыхает,

На бормашину налегает

Короткой ножкой (он не глуп!),

Как будто мучит Нинин зуб;

Потом на часики он взглянет

И, выждав надлежащий срок,

Жужжать машиной перестанет,

Давая знать, что он истек.

А после, Нину провожая

С щипцами страшными в руке,

Прошепчет: «Вы уж, дорогая,

Держите ручку на щеке!»

И, торжествуя в полной мере,

Сам постник, без любви давно,

Он думает: «Нет, всё равно, —

Когда любовь толкают в двери,

Она врывается в окно!»

И Нина быстро уходила,

Страдальцев мрачных миновав;

Ее свиданье освежило, —

Так дождь среди поникших трав