Том 1. Стихотворения и поэмы - [32]

Шрифт
Интервал

Будешь, любимый, желанный, избранный!»
Падает шар. На полгода — ночь.
Умерли спутники. Одиночество.
Двигаться надо, молиться, но
Спать, только спать бесконечно хочется.
«Голову дай на колени мне,
Холодом девственности согрейся.
Тридцать три года во льду, во сне
Ждать из Норвегии будешь крейсера!»
Очи устами спешит согреть,
Сердце прикрыла белейшим фартуком…
Славу свою стережет, Андрэ,
Голубоглазая Сольвейг — Арктика.

ЗА[107]

Анне

За вечера в подвижнической схиме,
За тишину, прильнувшую к крыльцу…
За чистоту. За ласковое имя,
За вытканное пальцами твоими
Прикосновенье к моему лицу.
За скупость слов. За клятвенную тяжесть
Их, поднимаемых с глубин души.
За щедрость глаз, которые как чаши,
Как нежность подносящие ковши.
За слабость рук. За мужество. За мнимость
Неотвратимостей отвергнутых. И за
Неповторяемую неповторимость
Игры без декламаторства и грима
С финалом вдохновенным, как гроза.

МЫ

Мы — каменноугольного дыма
Клочья, вырванные из трубы.
Но не с детства ли была любима
Доля беззаботной голытьбы?
По дорогам шляемся, таская
Ветхий скарб твой, певчая тоска…
У рабочих всё же мастерская,
Дом и поле есть у мужика.
Темное, досадливое чувство
Пробуждаем мы в иных умах:
Мы несем ненужное искусство
На усталых наших раменах.
В век бетона странен рыцарь лиры,
Словно призрак, вставший наяву…
Но ведь флорентийцы-ювелиры
Приходили ж в скифскую Москву!
Чтобы из тончайшей паутины
Золотой старательной резьбы
На ковши и грузные братины
Положить прекрасные гербы.
Ах, и не они ль неодолимо
Приняли бессмертья торжество
От тебя, большое мастерство,
Сотканное творчеством из дыма!

МАСТЕРСТВО

Поднятые под купол цирка,
Повисли двое в голубом.
Под ними шут свистел и фыркал,
Ловя шары цветные — лбом.
Но смолк оркестр, и клоун изгнан,
И акробат дугу прыжка
С бестрепетностью механизма
Рассчитывает до вершка.
И напряженней гибкой стали
Скользнул с подпрыгнувшей доски,
Но над его сальтомортале
Две подлетевшие руки.
Метнулся трос, подобно ветке
Отпущенной… Летун-стрела.
Большими мячиками в сетке
Два раза прыгнули тела.
Кричит толпа, скамьи сгибая,
Зеленый шут трясет горбом,
И кланяются, улыбаясь,
Два акробата в голубом.

ИЗНЕМОЖЕНИЕ[108]

Окончив труд, с погасшей папиросой,
С душой угасшей встал из-за стола,
Где абажура череп безволосый
Беззубая обсасывала мгла.
Как раненый, ладонь прижавший к ране,
Я сердце нес и тень свою шатал —
Анаглифом, с холщового экрана
В отчаяньи перешагнувшим в зал.
Безмолвие. Безгласные минуты —
Как дождь осенний в чахлую листву.
Воистину, непобедимо круты
Ступени восхожденья к Божеству.

ГРЕБНЫЕ ГОНКИ

Руки вперед, до отказу —
Раз! — и пружиной назад.
По голубому алмазу
Легкие лодки скользят.
Раз! — Поупористей, туже,
Чтобы скачками несло.
Два!.. Упирайте упруже
В глубь молодое весло.
Смокла носатая кепка.
Пот у прищуренных глаз.
Резко, отрывисто, крепко —
Раз!.. и отчетливей: раз!
Крепостью, мужеством взрослым
Бега берем рубежи.
Раз!.. Не забрасывай весла.
Два!.. Направленье держи.
Раз!.. Напрягается стойко
Воля души и весла,
Чтобы летящая двойка
Первой к победе пришла.
Раз!.. До отказу, до цели.
Два!.. Разорвутся тела…
Три!.. И победно взлетели
Вверх все четыре весла!

ВПЕРЕД[109]

Как в исключения не норови —
Не уцелеть под маской недотроги:
Догонит неуклюжий паровик,
Трамбующий шоссейные дороги.
И гальки розовая крупа
(Ей у залива греться бы, хорошей!)
Потрескивает, как скорлупа,
Под медленной чугунною калошей.
Скрежещут розовые прыщи,
Заласканные некогда волною.
И каждый плачет, сетует, пищит
Под медленной чугунною пятою.
Какой же шлак фильтруется в стихах
О звонкой речке и печальных нивах,
О деревенском домике в садах,
О мамочке и о годах счастливых.
А сколько тошных проливалось слез,
Что не вернуться вновь к себе, ребенку,
Что паровоза — милый паровоз! —
Не обскакать паршивцу жеребенку.
— А сам — вопрос — к какому рубежу
Перегибаешь собственную ветку?
И, улыбаясь, я в ответ скажу:
— А видели ли вы мотоциклетку?
Так это — я. И мы. Простор велик,
А путь один. И этот путь — погоня,
Но неуклюжий черный паровик
Ее, неистовую, не догонит!

УВЕРЕННОСТЬ

Над крышею — лианами — провода.
Черные и толстые.
С крыши стекает вода.
Трубы каменноствол стоит.
Голубь пьет, запрокидывая голову, —
Коричневый лакированный голубок.
На его шее розовой и голой
Топорщится белоснежное жабо.
Можете строить бетон и клетчатые
Кружева мостов и радиомачт,
Но все-таки будут собирать дождевую воду
Складками цинковых крыш — дома!
И голубь с беззащитной розовой шеей,
Бесполезный,
Которого тщитесь убить, —
Будет бродить по крышам
Всё выше, выше
И,
Закидывая горло,
Пить!

ПОЛУСТАНОК (Харбин, 1938)

«Уезжающий в Африку или…»[110]

Уезжающий в Африку или
Улетающий на Целебес
Позабудет беззлобно бессилье
Оставляемых бледных небес.
Для любви, для борьбы, для сражений
Берегущий запасы души,
Вас обходит он без раздраженья,
Пресмыкающиеся ужи!
И когда загудевший пропеллер
Распылит расставания час,
Он, к высоким стремящийся целям,
Не оглянется даже на вас.
Я же не путешественник янки,
Нахлобучивший пробковый шлем, —
На китайском моем полустанке
Даже ветер бессилен и нем!
Ни крыла, ни руля, ни кабины,
Ни солдатского даже коня.
И в простор лучезарно-глубинный
Только мужество взносит меня.

НИЩИЕ ДУХОМ

Он же сказал: иди. И, выйдя
из лодки, Петр пошел по воде,

Еще от автора Арсений Иванович Несмелов
Том 2. Повести и рассказы. Мемуары

Собрание сочинений крупнейшего поэта и прозаика русского Китая Арсения Несмелова (псевдоним Арсения Ивановича Митропольского; 1889–1945) издается впервые. Это не случайно происходит во Владивостоке: именно здесь в 1920–1924 гг. Несмелов выпустил три первых зрелых поэтических книги и именно отсюда в начале июня 1924 года ушел пешком через границу в Китай, где прожил более двадцати лет.Во второй том собрания сочинений вошла приблизительно половина прозаических сочинений Несмелова, выявленных на сегодняшний день, — рассказы, повести и мемуары о Владивостоке и переходе через китайскую границу.


Меч в терновом венце

В 2008 году настали две скорбные даты в истории России — 90 лет назад началась Гражданская война и была зверски расстреляна Царская семья. Почти целый век минул с той кровавой эпохи, когда российский народ был подвергнут самоистреблению в братоубийственной бойне. Но до сих пор не утихли в наших сердцах те давние страсти и волнения…Нам хорошо известны имена и творчество поэтов Серебряного века. В литературоведении этот период русской поэзии исследован, казалось бы, более чем широко и глубоко. Однако в тот Серебряный век до недавнего времени по идеологическим и иным малопонятным причинам не включались поэты, связавшие свою судьбу с Белой гвардией.


Тайны Безымянной батареи

Залихватский авантюрный детектив «Тайны Безымянной батареи» был чудом опубликован в «красном» Владивостоке в первые месяцы 1923 года. В числе авторов этого крошечного коллективного романа, до сих пор остававшегося неизвестным читателям — А. Несмелов, в будущем виднейший поэт русского Китая, и одаренный прозаик и поэт, странник и бродяга Б. Бета (Буткевич). Роман «Тайны Безымянной батареи», действие которого разворачивается на фоне бурных событий во Владивостоке в начале 1920-х гг., переиздается впервые.


Литературное наследие

Арсений Несмелов (1889, Москва — 1945, Гродеково, близ Владивостока) — псевдоним Арсения Ивановича Митропольского. Был кадровым офицером сперва царской армии, потом — колчаковской. Судьба забросила его в 1920 году во временно независимый Владивосток, где и вышли первые книги стихотворений поэта.В 1924 году он бежал из СССР, перейдя через китайскую границу, и поселился в Харбине, в Маньчжурии, где более чем на два десятилетия занял прочное положение «лучшего русского поэта Китая». Переписывался с Мариной Цветаевой, которая хотела отредактировать его поэму «Через океан».