Том 1. Стихотворения и поэмы - [21]

Но бессильно тусклое ученье

В струнодни весенних голодух.

IV

ЭПИЛОГ. — Владеющие слогом

Написали много страшных книг,

И под их скрипящим монологом

Человек с младенчества изник.

О добре и зле ржавели томы,

Столько же о долге и слезах,

И над ними вяли от истомы

Бедного приятеля глаза.

Но теперь и этот серый нулик —

С волей в сердце, с мыслью в голове:

Из него, быть может, выйдет жулик,

Но хороший всё же человек.

Наши мысли вкруг того, что было

(Не умеем нового желать).

Жизнь не «мгла», а верткая кобыла,

И кобылу нужно оседлать.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Рассказ в стихах

Твой профиль промелькнул на белом фоне шторы —

Мгновенная отчетливая тень.

Погасла вывеска «технической конторы»,

Исчерпан весь уже рабочий день.

Твой хмурый муж, застывший у конторки,

Считает выручку. Конторщица в углу

Закрыла стол. Степан, парнишка зоркий,

В четвертый раз берется за метлу.

Ты сердишься. Ты нервно хмуришь брови.

В душе дрожит восстанье: злость и месть.

«Сказать к сестре — вчера была… К свекрови?

Отпустит, да… Не так легко учесть!»

А муж молчит. Презрительной улыбкой

Кривит свой рот, кусая рыжий ус…

…И ты встаешь. Потягиваясь гибко,

Ты думаешь: «У каждого свой вкус!»

В кротовой шапочке (на ней смешные рожки)

Спешишь ко мне и прячешь в муфту нос.

В огромных ботиках смешно ступают ножки:

Вот так бы взял на руки и понес…

Я жду давно. Я голоден и весел.

Метель у ног свистит, лукавый уж!

— Где был весь день? Что делал? Где повесил?

— Ах, я звонил, но подошел твой муж!

Скорей с Тверской! По Дмитровке к бульварам,

Подальше в глушь от яркого огня,

Где ночь темней… К домам слепым и старым

Гони, лихач, храпящего коня!

Навстречу нам летит и ночь, и стужа,

В ней тысячи микробов, колких льдин…

— Ты знаешь, друг, мне нынче жалко мужа:

Ты посмотри — один, всегда один.

Неясно, как во сне, доносится из зала

Какой-то медленный мотив и голоса.

— Как здесь тепло! — ты шепотом сказала.

Подняв привычно руки к волосам.

Тебя я обнял. Медленно и жутко

Дразнила музыка и близкий, близкий рот.

Но мне в ответ довольно злая шутка

И головы упрямый поворот.

Ты вырвалась; поджав под юбку ножки

И сжавшись вся в сиреневый комок

(Ах, сколько у тебя от своенравной кошки),

Садишься на диван, конечно, в уголок.

Лакей ушел, мелькнув в дверях салфеткой

(Он позабыл поджаренный миндаль),

И комната, как бархатная клетка,

Умчала музыку, глуша, куда-то вдаль.

— Ты кушай всё.

— А ты?

И вот украдкой

Ловлю лицо. Ответ — исподтишка…

Ты пьешь ликер ароматично-сладкий

Из чашечки звенящего цветка.

— Ты целомудрена, ты любишь только шалость.

— Я бедная. Я белка в колесе.

Ты видишь, друг, в моих глазах усталость,

Но мы — как все…

И снова ночь. Полозьями по камню

Визжит саней безудержный полет.

А ты молчишь, ты снова далека мне…

Томительно и строго сомкнут рот.

И вдруг — глаза! Ты вдруг поворотила

Ко мне лицо и, строгая, молчишь,

Молчу и я, но знаю: ты решилась,

И нас, летя, засвистывает тишь.

А утром думали: «Быть может, всё ошибка?»

И долго в комнате не поднимали штор.

Какой неискренней была моя улыбка…

Так хмурый день оттиснул приговор.

Ты одевалась быстро, ежа плечи

Oт холода, от утренней тоски.

Зажгла у зеркала и погасила свечи

И опустила прядки на виски.

Я шел домой, вдыхая колкий воздух,

И было вновь свободно и легко.

Казалась ночь рассыпанной на звездах,

Ведь сны ее — бездонно далеко.

Был белый день. Как колеи, колеса

Взрезали путь в сияющем снегу,

Трамвайных дуг уже дрожали осы,

Газетчики кричали на бегу.

ШУТКА [65]

Рассказ в стихах

I

В костюме женщины! К тебе парик блондинки

Идет, и ты похож на этуаль,

Уверенно высокие ботинки

Пружинят ног резиновую сталь.

Кузнецкий весь в своей обычной жизни,

И публики обычное кольцо…

— Постой! Пускай тебя осмотрят «слизни»,

Остановись у стекол Аванцо.

«Гамен в манто» нервирует фланеров

(У нас уже весьма солидный тыл).

Вот позади хрустящий легкий шорох:

Автомобиль чуть дрогнул и застыл.

II

Ты улыбаешься. «Он» жадно скалит десны.

— Позволите? — И дверца наотлет.

— Но… поскорей. Мой муж такой несносный,

Он — вот!

Сажусь и я. И кланяюсь. Он взбешен.

Но публика, предчувствуя скандал,

Теснит вокруг. О Боже, как потешен

Под маской элегантности вандал.

И мы летим. Франт мечется. И только

За Тестовым находит нужный тон.

Лениво шепелявящее «сколько?» —

И лезет за бумажником в пальто.

III

Мы с хохотом пpoтягиваем руки

(Шофер рычит, как опытный кавас).

— Простите, но, ей-Богу, мы от скуки!

— Ведь он мужчина, уверяю вac!

«Гамен в манто» кладет его ладошку

На свой бицепс.

— Смотрите, я атлет,

Я кочергу сгибаю, точно ложку,

Нет, нет…

Но франт в тоске. На томном лике пятна,

Плаксиво свис углами книзу рот:

— Шантаж купца — привычно и понятно,

Но одурачить так… Шофер, вперед!..

УСТУПЫ (Владивосток, 1924)

ВОЛЯ

Загибает гребень у волны,

Обнажает винт до половины,

И свистящей скорости полны

Ветра загремевшие лавины.

Но котлы, накапливая бег,

Ускоряют мерный натиск поршней,

И моряк, спокойный человек,

Зорко щурится из-под пригоршни.

Если ветер лодку оторвал,

Если вал обрушился и вздыбил,

Опускает руку на штурвал

Воля, рассекающая гибель.

ЯЗЫКОВ [66]

Измученный одышкой, хмур и желт,

Он весь течет в своем обвислом теле.

Нет сил вздохнуть, и взор его тяжел:

Источники надежды опустели.

Томление. Теперь, когда один,

Упрямый рот расправил складку воли,