Том 1. Стихотворения и поэмы, 1899–1926 - [4]

Вечер… Тучи… Алый свет

Разлился в лиловой дали:

Красный в сером – это цвет

Надрывающей печали.

Ночью грустно. От огней

Иглы тянутся лучами.

От садов и от аллей

Пахнет мокрыми листами.

<1902>

«Огненных линий аккорд…»

Огненных линий аккорд,

Бездну зеркально-живую,

Ночью Place la Concorde[1],

Ночью дождливой люблю я.

Зарево с небом слилось…

Сумрак то рдяный, то синий,

Бездны пронзенной насквозь

Нитями иглистых линий…

В вихре сверкающих брызг,

Пойманных четкостью лака,

Дышит гигант – Обелиск

Розово-бледный из мрака.

<1903–1904>

«Закат сиял улыбкой алой…»

Закат сиял улыбкой алой.

Париж тонул в лиловой мгле.

В порыве грусти день усталый

Прижал свой лоб к сырой земле.

И вечер медленно расправил

Над миром сизое крыло…

И кто-то горсть камней расплавил

И кинул в жидкое стекло.

Река линялыми шелками

Качала белый пароход.

И праздник был на лоне вод…

Огни плясали меж волнами…

Ряды огромных тополей

К реке сходились, как гиганты,

И загорались бриллианты

В зубчатом кружеве ветвей…

<Лето 1904>

На Сене близ Мэдона

«В серо-сиреневом вечере…»

Анне Ник. Ивановой

В серо-сиреневом вечере

Радостны сны мои нынче.

В сердце сияние «Вечери»

Леонардо да Винчи.

Между мхом и травою мохнатою

Ключ лепечет невнятно.

Алым трепетом пали на статую

Золотистые пятна.

Ветер веет и вьется украдками

Меж ветвей, над водой наклоненных,

Шевеля тяжелыми складками

Шелков зеленых.

Разбирает бледные волосы

Плакучей ивы.

По озерам прозелень, полосы

И стальные отливы.

И, одеты мглою и чернию,

Многострунные сосны

Навевают думу вечернюю

Про минувшие весны.

Облака над лесными гигантами

Перепутаны алою пряжей,

И плывут из аллей бриллиантами

Фонари экипажей.

<2 июля 1905>

В Булонскoм лесу

«На старых каштанах сияют листы…»

На старых каштанах сияют листы,

  Как строй геральдических лилий.

Душа моя в узах своей немоты

  Звенит от безвольных усилий.

Я болен весеннею смутной тоской

  Несознанных миром рождений.

Овей мое сердце прозрачною мглой

  Зеленых своих наваждений!

И манит, и плачет, и давит виски

  Весеннею острою грустью…

Неси мои думы, как воды реки,

  На волю к широкому устью!

1905

«В молочных сумерках за сизой пеленой…»

В молочных сумерках за сизой пеленой

Мерцает золото, как желтый огнь в опалах.

На бурый войлок мха, на шелк листов опалых

Росится тонкий дождь, осенний и лесной.

Сквозящих даль аллей струится сединой.

Прель дышит влагою и тленьем трав увялых.

Края раздвинувши завес линяло-алых,

Сквозь окна вечера синеет свод ночной.

Но поздний луч зари возжег благоговейно

Зеленый свет лампад на мутном дне бассейна,

Орозовил углы карнизов и колонн,

Зардел в слепом окне, златые кинул блики

На бронзы черные, на мраморные лики,

И темным пламенем дымится Трианон.

1909

«Парижа я люблю осенний, строгий плен…»

Парижа я люблю осенний, строгий плен,

И пятна ржавые сбежавшей позолоты,

И небо серое, и веток переплеты –

Чернильно-синие, как нити темных вен.

Поток всё тех же лиц – одних, без перемен,

Дыханье тяжкое прерывистой работы,

И жизни будничной крикливые заботы,

И зелень черную, и дымный камень стен.

Мосты, где рельсами ряды домов разъяты,

И дым от поезда клоками белой ваты,

И из-за крыш и труб – сквозь дождь издалека

Большое Колесо и Башня-великанша,

И ветер рвет огни и гонит облака

С пустынных отмелей дождливого Ла-Манша.

1909

«Перепутал карты я пасьянса…»

Адел. Герцык.

Перепутал карты я пасьянса,

Ключ иссяк, и русло пусто ныне.

Взор пленен садами Иль де-Франса,

А душа тоскует по пустыне.

Бродит осень парками Версаля,

Вся закатным заревом объята…

Мне же снятся рыцари Грааля

На скалах суровых Монсальвата.

Мне, Париж, желанна и знакома

Власть забвенья, хмель твоей отравы!

Ах! В душе – пустыня Меганома,

Зной, и камни, и сухие травы…

1909

Диана де Пуатье

Над бледным мрамором склонились к водам низко

Струи плакучих ив и нити бледных верб.

Дворцов Фонтенебло торжественный ущерб

Тобою осиян, Диана-Одалиска.

Богиня строгая, с глазами василиска,

Над троном Валуа воздвигла ты свой герб,

И в замках Франции сияет лунный серп

Средь лилий Генриха и саламандр Франциска.

В бесстрастной наготе, среди охотниц-нимф

По паркам ты идешь, волшебный свой заимф

На шею уронив Оленя-Актеона.

И он – влюбленный принц, с мечтательной тоской

Глядит в твои глаза, владычица! Такой

Ты нам изваяна на мраморах Гужона.

1907

В цирке

Андрею Белому

Клоун в огненном кольце…

Хохот мерзкий, как проказа,

И на гипсовом лице

Два горящих болью глаза.

Лязг оркестра; свист и стук.

Точно каждый озабочен

Заглушить позорный звук

Мокро хлещущих пощечин.

Как огонь, подвижный круг.

Люди – звери, люди – гады,

Как стоглазый, злой паук,

Заплетают в кольца взгляды.

Всё крикливо, всё пестро…

Мне б хотелось вызвать снова

Образ бледного, больного,

Грациозного Пьеро.

В лунном свете с мандолиной

Он поет в своем окне

Песню страсти лебединой

Коломбине и луне.

Хохот мерзкий, как проказа;

Клоун в огненном кольце.

И на гипсовом лице

Два горящих болью глаза.

1903

Москва

Рождение стиха

Бальмонту

В душе моей мрак грозовой и пахучий…

Там вьются зарницы, как синие птицы…

Горят освещенные окна…

И тянутся длинны,

Протяжно-певучи

Во мраке волокна…

О, запах цветов, доходящий до крика!

Вот молния в белом излучьи…

И сразу всё стало светло и велико…

Как ночь лучезарна!

Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно

В влюбленном созвучии.