Том 1. Стихотворения, 1892-1909 - [32]

К тебе хранил он прежнюю любовь,

Живя все годы умиленной верой,

Святой надеждой: все вернется вновь!

И, не забыт владычицей Ашерой,

Он наконец покинул горький плен,

Бежал, был принят греческой триерой

И счастливо добрался в Карфаген.

Отсюда путь на родину свободный!

И он плывет, и ждет сидонских стен,

Как алчет пищи много дней голодный,

И молится: «Пусть это все не сон!»

Но только берег встал над гладью водной,

Едва раздался с мачты крик: «Сидон!» —

Иное что-то вдруг открылось думам,

Своей мечты безумье понял он

И замер весь в предчувствии угрюмом.

III

И жизнь и шум на пристани Сидона

В веселый час прихода кораблей:

И весел мерный плеск в воде зеленой,

Канатов скрип, и окрики людей,

И общий говор смешанных наречий…

Но горе тем, кто не нашел друзей,

Кто был обманут вожделенной встречей!

Для тех гетеры собрались сюда,

Прельщают взглядом, обнажили плечи.

Как жаждал он хоть бледного следа

Былого! — Тщетно! Что воспоминанья

Нетленно проносили сквозь года,

Исчезло все. Сменились очертанья

Залива; пристань разрослась с тех пор,

Столпились вкруг неведомые зданья.

Нигде былого не встречает взор…

Лишь моря шум твердит родные звуки,

Да есть родное в высях дальних гор.

«Пятнадцать лет! пятнадцать лет разлуки!

Искать друзей иль убежать назад?»

Но вдруг до плеч его коснулись руки.

Он смотрит: золото, браслетов ряд,

И жгучий взор под бровью слишком черной.

«Моряк, пойдем! на нынче ты мой брат!»

И за гетерой он идет покорный.

IV

Не начато вино в больших амфорах,

Он с ней не рядом (то недобрый знак),

И мало радости в упорных взорах.

Глядит он молча за окно, во мрак;

Ее вопросы гаснут без ответа;

Он страшен ей, задумчивый моряк.

Но сознает она всю власть обета.

Рукой привычной скинут плащ. Спеши!

Она зовет тебя полураздетой.

Но он, — томим до глубины души, —

Садится к ней на каменное ложе,

И вот они беседуют в тиши.

«Зачем меня ты позвала?» — «Прохожий,

Ты так хорош». — «Ты здешняя?» — «О да!»

«Что делала ты прежде?» — «Да все то же».

«Нет, прежде! Ты была ведь молода,

Быть может, ты любила…» — «Я не сказки

Рассказывать звала тебя сюда!»

И вдруг, вскочив, она спешит к развязке,

Зовет его. Но, потупляя взгляд,

Не внемлет он соблазнам слов и ласке.

Потом, глухим предчувствием объят,

Еще вопрос он задает подруге:

«А как зовут тебя?» — «Я — Аганат!»

И вздрогнул он и прянул прочь в испуге.

V

О, велика богиня всех богинь,

Астарта светлая! ты царствуешь всевластно

Над морем, над землей, над сном пустынь.

Ты видишь все, все пред бессмертной ясно;

Твое желанье — всем мирам завет;

Дрожат и боги — пред тобой, прекрасной!

Когда свершилась эта встреча, свет

Твоей звезды затмился на мгновенье…

Но благости твоей предела нет.

Решила ты, — исполнено решенье.

И в тот же миг рассеялись года,

Как смутный сон исчезли поколенья,

Восстали вновь из праха города,

Вернулись к солнцу спавшие в могиле,

Все стало вновь как прежде, как тогда.

Все о недавнем, как о сне, забыли.

Был вечер. Аганат и с ней жених

Опять в лесу за городом бродили.

И длинный спор, как прежде, шел у них:

До свадьбы он хотел пуститься в море,

Искать богатства в городах чужих.

А ей была разлука эта — горе.

«Не уезжай! на что богатство нам!»

И, этот раз, он уступил ей в споре.

И в день, когда, отдавшись парусам,

Его корабль ушел по глади синей,

Они торжественно пошли во храм —

Свои обеты повторить богине.

19 декабря 1897 — 4 октября 1898

Царю Северного полюса

Вступления

1

Много было песен сложено

О твоей стране бесследной.

Что возможно, невозможно, —

Было все мечтой изведано.

К этой грани недоступной

Шли безумные, отважные,

Но их замыслы преступные

Погасали в бездне влажной.

Эти страны неизвестные

Открывали дали сказкам…

Тем, кому в пределах тесно,

Эти сказки были ласками.

2

Если был победитель, тебя развенчавший, о Полюс,

Имя его отошло в тихую тайну веков.

Люди наших дней не победы ищут, а славы;

Сладок им не венец, — рукоплесканья венцу.

О, великая сладость — узнав, утаить от вселенной!

Мне довольно знать, — что я свершил, — одному.

I

Свен Краснозубый врагам улыбался, бурь не боялся,

Викинг великий, кликнул он клич по Норвегии.

Собрались бойцы могучие:

Эрик, вскормленный тучами,

Анунд, прославленный скальдами,

Горм с сыновьями, с двумя Освальдами,

С ними со всеми сорок дружинников.

Не долго бойцы собирались,

На корабль садились, — смеялись.

Навсегда с друзьями прощались.

Жена поплачет — утешится,

Друг погрустит — другого найдет,

Старуха-мать все равно умрет.

Плыть все вдаль —

Не печаль.

Где волна,

Там весна.

Есть топор, —

Будет свор!

Бой в руке держу!

Если ж скальда нет,

Песнь и сам сложу

В честь побед!

II

Скрылся в налете тумана Скрелингов остров, земля;

Дрожью святой Океана зыблется дрожь корабля.

Море, и небо, и море — к Северу путь без границ;

Дико звучат на просторе крики чудовищных птиц.

Медленно ходят по воле первые дерзкие льды. —

Викингам любо раздолье, дали холодной воды.

Любит безвестности Эрик, далью захвачен варяг

(Где-нибудь выглянет берег, где-нибудь встретится враг!).

Знает он все побережья, всюду рубиться был рад:

С Русью ходил в Обонежье, плавал по рекам в Царь-град,

Грабил соборы Севильи, видел останки Афин…

Парус, развейся, как крылья! челн, полети, как дельфин!

Анунд, скиталец угрюмый, смотрит на зыби зыбей.

Вольно ширяется дума в волнах, как птица морей.