Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы - [168]

— Нет.

Тут разразился целый ливень мелких нападок на неправильно завязанные галстуки, на чересчур длинные носы, на тягучие интонации голоса, а в конце концов относительно того, который играет Вагаера.

— Ты нелюбезна! — заметил муж робко, желая заступиться за друзей.

— А эти друзья твои, которым ты веришь! Ты бы послушал, что я слышала! Какие замечания! Какие взгляды! Они неискренние, твои друзья…

Он замолчал, продолжая курить, но думал о том, насколько он ничтожен, что не защищает даже старых испытанных друзей. Как он был жалок, когда взглядами просил о прощении за то, что сыграли Вагнера!

«Ты презираешь моих друзей, — думал он про себя, пока она продолжала свои колкие замечания, — потому что они не ухаживают за женой их друга, не делают ей комплиментов по поводу ее внешности и туалета, и ты не любишь их за то, что чувствуешь, как крепнет моя сила от окружающей меня симпатии друзей. Ты их не любишь, как не любишь меня и как не любила бы всякого, кто был бы твоим мужем».

Она, видимо, почувствовала на себе тайное влияние его мыслей, потому что вдруг сократилась ее словоохотливость, и, взглянув в ее сторону, он заметил, что она как-то съежилась. Вслед за тем она встала под предлогом, что ей холодно. Действительно, она вздрагивала, а на щеках появились красные пятна.

* * *

В эту ночь он впервые обратил внимание на то, что рядом с ним лежит старая, некрасивая женщина, которая покрыла лицо блестящей помадой, а волосы заплела в колечки.

Она не старалась быть для него красивой; напротив, она цинично и без всякого стеснения открывала ему все неизящные тайны туалета.

Это на некоторое время вывело его из очарования, и он стал думать о бегстве, и думал так, пока сон не сомкнул его глаз.

* * *

Прошло несколько недель при глухом молчании. Звать гостей было теперь немыслимо, потому что она оттолкнула его друзей, а ее собственные ей надоели. Они пробовали выходить каждый в свою сторону, но снова возвращались домой.

— Тебе, несмотря на все, трудно быть вдали от меня! — замечала она.

— А тебе? — спрашивал он.

Она бывала иногда в хорошем настроении или, скорей, в равнодушном, и не сердилась, так что они могли разговаривать, то есть он решался ей отвечать.

— Мой тюремщик! — говорила она.

— Кто заключен в тюрьму — ты или я? — спрашивал он.

Убедившись, что они являются узниками один другого, они смеялись над такими отношениями и старались вспомнить, как все это случилось. Они вспоминали жениховство, свадебную поездку, переживали снова прошедшее, опять не жили настоящим.

Тут наступил великий момент, которого он ожидал, великий момент, когда стало им ясно, что она беременна, что ее стремлениям намечена цель и что им можно теперь смотреть вперед, вместо того чтобы оглядываться назад. Но и тут таилось разочарование.

Она напустилась на него за то, что поблекнет ее красота; не помогали и его уверения, что она от этого помолодеет и будет потом красивее и что ее ожидает самое великое счастье. Она же считала его чуть ли не своим убийцей, не могла его видеть, выносить его присутствия. Он даже поговорил по этому поводу с домашним врачом. Тот улыбнулся и объяснил, что во время беременности у женщин сплошь и рядом замечаются странности.

Через некоторое время наступила в ее настроении некоторая тишина, которой он слишком поторопился обрадоваться. Уверенный в том, что теперь жена останется у него дома, он не скрывал своей радости и благодарности. Этого не следовало ему выказывать, так как она взглянула на это со своей точки зрения.

— Так-так! — заявила она, — ты думаешь, что поймал меня! Но подожди только — дай выздоровею!

Взгляд, сопровождавший эту угрозу, дал ему ясно понять, чего он мог ожидать впоследствии. И вот поднялась в нем борьба: он не знал, ждать ли ему, пока родится ребенок, или уйти от жены раньше этого, чтобы избегнуть горечи расставания с ребенком.

Супруги успели настолько сблизиться, что каждый понимал мысли другого, так что он не мог иметь от нее тайн, и она, поняв его, выразила его мысль по-своему:

— Я знаю, что ты нас бросишь…

— Это странно, — заметил он. — Ведь не ты ли все время грозишь, что уйдешь от меня с ребенком, как только он родится! Что я ни делай, все выходит плохо! Если я останусь, то ты уйдешь, а я буду и несчастен, и смешон; если я уйду, то ты станешь жертвой, а я буду несчастен и жалок! Вот как бывает, если свяжешься с женщиной!

Он не мог себе представить, как пройдут эти девять месяцев; но в последнее время стало гораздо сноснее, потому что она начала любить ожидаемого ребенка, а с любовью пришла и красота, но красота возвышенная, и он не переставал ее уверять, что она для него стала лучше, чем когда бы то не было. Она же считала, что он говорит ей неправду, и как только замечала, что он радуется этой перемене, она снова резко восклицала:

— Ты думаешь, что удержишь меня!

— Друг мой, я думал, когда мы обещались стать супругами, что я буду принадлежать тебе, а ты мне, и думал, что мы так тесно будем связаны, что ребенок наш родится в семейном очаге и будет воспитан отцом и матерью…

И так до бесконечности!

* * *

Ребенок родился, и счастье матери было безгранично. Скука исчезла, и муж вздохнул свободно, но это следовало бы ему делать более скрытно. А то два острых глаза глядели на него, и два пронзительных взгляда говорили: «Ты думаешь, я связана ребенком?»