Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы - [133]

Да, это он, конечно, мог! Но сейчас же назад. В пять часов пришел следующий ученик.

— Это очень приятно для тебя, Елин, такая музыка, — сказала одна из сестер, — это как поросячий визг.

Но Елин рассердилась и сказала, что замуж выходят вовсе не для того, чтобы хорошо и удобно устроиться!

Да? А для чего же тогда?

Это ее не касается.

Положение было уже довольно натянутое, когда Адольф вошел, чтобы попрощаться, прежде чем идти в театр.

Он просил их всех остаться и составить общество для его жены, чтобы ей не пришлось сидеть одной, его же дожидаться им не нужно.

И все остались.

Когда в полночь он возвратился домой, его жена только что легла спать; гостиная, его маленькая прекрасная гостиная, была полна табачного дыма и дурного воздуха; скатерть, вчера еще совершенно свежая, была вся в пятнах, на полу валялись осколки стаканов, и недопитое, оставшееся в стаканах пиво распространяло противный запах. Масло было съедено до последнего кусочка, свежего хлеба тоже больше не оставалось, ему был оставлен кусок жирного студня, засохший кусочек языка, выглядевший, как гуттаперча, и два анчоуса, прозрачные спинки которых свидетельствовали, что они были уже однажды насажены ни вилку.

Жена проснулась.

— Нашел ли ты там чего-нибудь поесть, мой милый? — спросила она из глубины подушек.

— Да, да, — он отнесся ко всему добродушно и сходил сам на кухню за пивом.

И затем отправился спать. Жена хотела, чтобы он с нею поболтал, но он смертельно устал и моментально заснул. На следующий день явилась теща с утренним визитом. Когда Адольф вернулся домой, в гостиной пахло портвейном.

После обеда явился тесть, но у Адольфа был урок, и он не мог ему составить компанию, и старик ушел совершенно обиженный, так как он думал, что зять хоть на эти дни освободится.

Но братья и сестры их не забывали; у кого-нибудь из них всегда было время, и их визиты были бесконечны. Всегда пунш на столе, а на ковре окурки.

В один прекрасный день Адольф рискнул сделать замечание о чрезмерном потреблении пунша, которого он сам никогда и не пробует.

И пошло! Никто из ее родных не может бывать у нее! Она хорошо знает, что все принадлежит ему, и это должны узнать и другие.

— Нет, мое дорогое дитя, это не необходимо, я позволил себе только вопрос, почему у нас ежедневно пьется пунш, мой ангел!

— Это неправда! Вчера мы не пили!

— Может быть, но если только в один из четырнадцати дней пунш не пьется, то образно можно сказать: ежедневно бывает пунш — не правда ли?

Она не понимает «образного языка», такого тонкого воспитания она не получила, но колкости она понимает. Ах, никогда, никогда она не думала, что это так бывает, когда выходишь замуж. Мужа никогда не бывает дома, а когда он дома, он или спит, или бранится, и еще ставит ей на вид, что все принадлежит ему.

Несчастным образом именно в этот день длинный Карл сделал попытку занять у зятя и получил вежливый отказ.

Слух об этом вместе с историей о пунше распространился очень скоро, и Адольф превратился в жадного человека, и к тому же лживого, так как женихом он таким никогда не бывал.

В конце концов, после целого ряда неприятностей, Адольф сам заказал пунш, когда они пришли, и так как он сам это сделал, то уж и не мог больше сетововать.

Однажды ночью Адольф вернулся домой усталым и голодным. На столе лежала обглоданная сырная корка, пустое блюдо еще говорило о съеденном бифштексе; на другом были остатки жареной печенки. Для него же опять был оставлен кусок жирного студня среди пустых тарелок, кусочков хлеба и немытых стаканов. Масла совсем не было.

Он был голоден и нервно настроен, но решил представить все дело в юмористическом свете.

— Послушай, дитя мое, — сказал он жене, — она была уже в постели, — нет никого из всех твоих братьев, кто бы любил жирный студень?

Шпилька заключалась в слове «всех».

— Итак, ты находишь, что у меня слишком много братьев?

— Ну, во всяком случае больше, чем у меня здесь масла!

— Там нет масла? — Она этого правда не видела, и ей было досадно, но она не хотела признать себя виноватой и сказала:

— Я тебе не горничная!

Это он хорошо знал — иначе он давно ввел бы другое обращение.

— Какое обращение?

— Ах, это все равно.

— Нет, что за новое обращение? Не хочет ли он ее бить, да?

— Да, если бы она была его горничной — вероятно.

— Да, все-таки он хотел бы ее бить!

— Да, если бы она была его горничная, теперь же, конечно, нет!

— Но бить он ее все-таки хотел!

— Да, если бы она была его горничной, но ведь она не горничная, и бить он ее не собирается.

— Это она ему посоветует! Она вышла за него замуж, чтобы быть его женой, а не горничной. Если что-нибудь не в порядке, то он может обратиться к Лине, а не браниться с ней. И зачем оставила она свой милый дом, чтобы попасть в руки к такому человеку!

При слове «милый дом» Адольф не мог удержаться, чтобы многозначительно не кашлянуть.

Разве это не был милый дом? Имеет он что-нибудь возразить, и т. д., и т. д.?

И это повторялось каждый день.

Родился ребенок. Молодая мать не могла с ним справиться одна, сестра Мария должна была переехать к ним.

Мария приехала и поселилась в гостиной. Адольфу приходилось иногда очень тяжело, как будто он жил в полигамии, так как часто платья Марии и его брюки лежали вместе на одном стуле. И за столом Мария занимала место хозяйки. Спальня превратилась в детскую, и, чтобы по крайней мере иметь приличную гостиную, Адольф должен был пожертвовать своей комнатой.