Том 1. Эмиль из Лённеберги и др. - [32]
А жизнь в Каттхульте шла своим чередом. Минула зима, и наступила весна. Эмиль частенько сидел в столярной, а все остальное время играл с маленькой Идой, ездил верхом на Лукасе, возил в город молоко, дразнил Лину, болтал с Альфредом и выдумывал все новые и новые проказы, которые делали его жизнь богатой событиями и разнообразной. Так что к началу мая он уже вырезал не менее ста двадцати пяти деревянных старичков, красовавшихся на полке в столярке! Что за мастер был этот ребенок!
Альфред не проказничал, но и у него были свои огорчения, вот так-то. Ведь он до сих пор не отважился сказать Лине, что не хочет на ней жениться.
— Давай уж лучше я скажу, — предлагал Эмиль, но Альфред и слышать об этом не хотел.
— Я же тебе говорил, надо половчее, чтобы не обидеть ее.
Альфред, право же, был добрый малый, и он никак не находил нужных слов, чтобы сказать о своем решении Лине. Но как-то субботним вечером в начале мая, когда Лина сидела на крыльце людской и упорно ждала, когда он подсядет к ней, Альфред решил: будь что будет! Свесившись из окна людской, он закричал ей:
— Слышь, Лина! У меня к тебе дельце. Я давно хотел тебе сказать…
Лина фыркнула. «Наконец-то дождалась чего хотела», — подумала она.
— Чего же, милый Альфред, — отозвалась она, — говори, что там у тебя?
— Да все, вишь, о женитьбе, ну, о чем мы раньше толковали… слышь, наплюем на эту женитьбу, ладно?
Да, так он и сказал, бедняга Альфред! То есть употребил еще более крепкое словцо. Ужасно, что все это, приходится пересказывать. Может, и не следовало бы этого делать, так как я не хочу учить тебя скверным словам, наверное, ты уже немало знаешь их сам. Но ты должен помнить, что Альфред был всего-навсего простой работник из Лённеберги, куда ему до тебя! И он не сумел получше выразить свои мысли, хотя ломал себе голову много-много дней, бедняга Альфред!
Кстати, Лина не обиделась.
— Ты так думаешь? — спросила она. — Ну-ну, поживем — увидим!
И Альфред понял тогда, что, видно, ему никогда не избавиться от Лины. Но в тот вечер ему все же хотелось быть счастливым и свободным, и потому он вместе с Эмилем пошел на хуторское озеро удить окуней.
Вечер был такой прекрасный, какие бывают, наверное, только весной в Смоланде. Вся черемуха в Каттхульте стояла в цвету, пели дрозды, жужжала мошкара, и бойко клевали окуни. Эмиль с Альфредом сидели, глядя, как на зеркальной водной глади покачиваются поплавки. Говорили они мало, но им было хорошо. Так до самого захода солнца просидели они на берегу, а потом отправились домой. Альфред нес на рогульке окуней, а Эмиль дул в дудку, которую Альфред вырезал ему из вербы. Они шли извилистой дорожкой по пастбищу, и над их головами шумели по-весеннему нежно-зеленые березовые листочки.
Эмиль так здорово дудел, что даже дрозды притихли от удивления. Внезапно Эмиль смолк, вынул дудку изо рта и спросил:
— Знаешь, что я сделаю завтра?
— Не-а, — ответил Альфред. — Небось опять напроказничаешь?
Эмиль снова сунул дудку в рот и стал наигрывать. Он шел, дудел и думал.
— Сам пока не знаю, — под конец сказал он. — Я никогда не знаю наперед, что еще натворю.
Жив еще Эмиль из Лённеберге!
(пер. со швед. Л. Брауде и Е. Паклиной)
Во всей Лённеберге, во всем Смоланде, во всей Швеции и, кто знает, может, на всем свете никогда не было большего проказника, чем Эмиль, который в прежние времена жил на хуторе Каттхульт близ Лённеберги, в провинции Смоланд. И подумать только! Ведь именно он, когда вырос, стал председателем муниципалитета. Да-да, он стал председателем и лучшим парнем во всей Лённеберге. Видишь ли, даже самые отчаянные проказники вырастают и со временем могут стать полезными людьми. Верно, это хорошо? Ты не согласен со мной? Да ты, конечно, и сам немало проказничал, а? Ах нет? Неужели я ошибаюсь?
Мама Эмиля, Альма Свенссон из Каттхульта, писала о всех его проделках в синих школьных тетрадях, которые прятала в ящике комода. В конце концов их там столько набилось, что ящик едва выдвигался, так как то одна, то другая тетрадка загибалась и вставала торчком. Эти синие тетради и по сей день хранятся в том же старом комоде, все, кроме трех, которые Эмиль однажды, когда ему понадобились деньги, пытался продать учительнице воскресной школы. Когда же она не захотела их купить, он взял да и смастерил из них бумажные кораблики и пустил плавать в хуторской ручей, так что их больше никто не видел.
Учительница воскресной школы никак не могла понять, зачем ей покупать какие-то тетради у Эмиля.
— На что они мне? — удивленно спросила она.
— Чтобы читать детям и учить детей не быть такими плохими, как я, — сказал Эмиль.
Уж кто-кто, а Эмиль знал, каким он был озорником, но если когда и забывал об этом, то рядом всегда была Лина, служанка из Каттхульта, которая тут же напоминала ему, какой он сорванец.
— Что за прок держать тебя в воскресной школе, — твердила она. — С тебя все как с гуся вода. Нет, не бывать тебе в раю! Разве что там потребовалась бы гроза, понятно?
Лина хотела сказать, что, где бы ни появлялся Эмиль, там тотчас поднималась суматоха, гремел гром и сверкали молнии.
— Сроду не видывала этакого пострела! — вздыхала Лина и брала с собой на пастбище маленькую Иду, сестренку Эмиля, которая собирала землянику, пока Лина доила хуторских коров. Ида нанизывала ягоды на соломинку и приносила домой по пять соломинок, густо усаженных земляникой. А Эмиль выклянчивал у нее всего лишь две соломинки — вот какой он был великодушный!
