Том 1. Дживс и Вустер - [12]

— Как печально, Берти, что твоя любовь ко мне столь безнадежна, — сказала она и приплела еще что-то маловразумительное насчет мотыльков и звезд. — Жизнь так трагична, так жестока. Но что я могу поделать?

— Да ладно, — от всей души сказал я. — Не бери в голову.

— Но ты разбиваешь мне сердце.

С этими словами она разразилась, как говорится, бурными рыданиями. Опустилась в кресло, закрыла лицо руками. Долг вежливости, как мне показалось, побуждает меня подойти и погладить ее по макушке. Я не стал противиться этому побуждению и могу утверждать, оглядываясь назад, что это было большой ошибкой с моей стороны. Помнится, Монти Бодкин, один парень из «Трутней», который однажды погладил по макушке некую рыдающую особу женского пола, не подозревая, что жених вышеупомянутой особы находится в непосредственной близости и пожирает их глазами, уверял меня впоследствии, что такое вот поглаживание, если не проявить чрезвычайной осмотрительности, оборачивается настоящей ловушкой, ибо, как правило, забываешь вовремя убрать руку. Стоишь и держишь ее на вышеупомянутой макушке. Ручаюсь, случайные свидетели, все как один, тут же начнут поджимать губы.

Итак, я впал в ту же ошибку, что и Монти. Процедуру поджимания губ взял на себя Спод, случайно подвернувшийся в эту минуту. При виде заливающейся слезами девицы он весь от носа до кормы затрясся мелкой дрожью.

— Мадлен! — взревел он. — Что случилось?

— Ничего, Родерик, ничего, — прохлюпала она и удалилась, наверное, чтобы навести лоск на свои подмокшие прелести. Спод развернулся в мою сторону и пронзил меня взглядом. По-моему, он стал заметно выше с тех пор, как я видел его в последний раз, теперь в нем было что-то около девяти футов семи дюймов. Говоря о нем с Эмералд Стокер, я сравнил его, если помните, с гориллой, имея в виду заурядный серийный образец, а не этот раритетный выставочный экземпляр. Сейчас это был вылитый Кинг Конг. Кулачищи сжаты, глаза мечут молнии, тут и ежу ясно: появление Бертрама его не слишком обрадовало.

6

Дабы разрядить обстановку, я поинтересовался, не желает ли он сандвич с огурцом, но он нетерпеливым жестом дал мне понять, что сандвичем его не купишь, хотя я мог бы засвидетельствовать, что сандвичи превосходны — сам пробовал.

— Булочку?

Булочку он тоже отверг. Похоже, человек сел на диету.

— Вустер, — проговорил он, играя желваками, — не знаю, свернуть вам шею или не надо.

«Не надо», вот что я ему посоветовал бы, но он не дал мне времени ответить.

— Я был удивлен, когда узнал от Мадлен, что у вас хватило наглости напроситься сюда. Причина-то, конечно, очевидна. Явились, чтобы подорвать ее доверие к человеку, которого она любит, посеять в ее душе сомнения. Как змея подколодная, — добавил он. Интересно посмотреть, подумал я, как змея может подорвать доверие. — Когда Мадлен остановила свой выбор на Финк-Ноттле, у вас даже не хватило элементарной порядочности, чтобы принять ее решение и достойно удалиться. Вы надеетесь отбить ее у Финк-Ноттла.

Чувствуя, что пришло время что-нибудь сказать, я открыл было рот, но Спод снова пустил в ход один из своих нетерпеливых жестов, видимо, решив единолично завладеть разговором. Давненько я не встречал подобных любителей произносить монологи.

— Конечно, вы станете утверждать, что ваша любовь неодолима и что вы не в силах противиться желанию говорить с Мадлен, умолять ее. Чепуха. Презренная слабость. Послушайте, Вустер, долгие годы я любил эту девушку, но никогда ни словом, ни взглядом, ни намеком не дал ей этого понять. Я был потрясен, когда узнал, что она помолвлена с этим самым Финк-Ноттлом, но смирился во имя ее счастья. Сраженный наповал, я держал…

— Хвост морковкой?

— …в тайне свои чувства. Я стоял…

— Как мраморная статуя?

— …как воплощенная сдержанность и не сказал ни слова, чтобы не выдать своих чувств. Она должна быть счастлива, все остальное не имеет значения. Если вы меня спросите, одобряю ли я ее выбор, честно отвечу — нет. На мой взгляд, он совершеннейшее ничтожество, и могу добавить, что ее отец разделяет мое мнение. Но она этого человека выбрала, и я смиряюсь. И не стану за его спиной настраивать Мадлен против него.

— Похвально.

— Как вы сказали?

Я сказал, что я сказал, что это с его стороны похвально. Благородно с его стороны, сказал я.

— Вот как? Ладно, Вустер, я вам предлагаю следовать моему примеру. И знайте, что я буду неотступно следить за вами и, надеюсь, больше не увижу этого поглаживания по головке, которому вы предавались, когда я сюда вошел. В противном случае я намерен…

Что именно он намерен сделать, он не открыл, — но я, кажется, и сам догадывался, — так как в эту минуту вернулась Мадлен с покрасневшими глазами и печальным выражением лица.

— Я покажу тебе твою комнату, Берти, — сказала она с ангельской кротостью.

Спод бросил на меня предостерегающий взгляд.

— Осторожнее на поворотах, Вустер, — бросил он, когда мы выходили.

Мадлен удивилась.

— Отчего Родерик просит тебя соблюдать осторожность?

— Боюсь, об этом мы никогда не узнаем. Может, боится, как бы я не поскользнулся на паркете?

— У него такой вид, будто он зол на тебя. Вы поссорились?