Толстой-Американец - [74]
Однако генерал-майор Я. В. Завадовский вскоре умер, и Американцу пришлось судиться с его вдовой, Елизаветой Павловной. Старухой умело руководил сын, граф Иван Яковлевич, бывший преображенец, действительный статский советник и камергер, кавалер ряда орденов. У И. Я. Завадовского имелись обширные связи во всяческих департаментах, и он, стремясь избавиться от докучливого дальнего родственника, предпринял определённые казуистические шаги.
Дело усложнилось и необычайно затянулось.
Известно, что в двадцатые годы Американец посещал Могилёвскую губернию по меньшей мере дважды, в 1825 и 1828 годах>[791]. Но на месте, в губернском синедрионе, ему не удалось ускорить разбирательство. Тяжба была перенесена в Петербург и завершилась лишь в следующем десятилетии.
Поездками в Костромскую и Могилёвскую губернии граф Фёдор тогда не ограничился.
Побывал наш герой и в губернии Тамбовской (где для него не нашлось доброго рома).
Кроме того, в январе 1828 года он наведался в Северную столицу>[792].
А до визита в Петербург Американец, в 1826–1827 годах, наслаждался Европой и Парижем>[793]. По дороге туда, проезжая немецкий курортный город Бад-Эмс, русский путешественник остановился в гостинице «Vier Thurmen»>[794].
Там же, в германских землях, Американец с удовольствием подшутил над чиновниками-буквоедами, о чём не преминул потом рассказать князю П. А. Вяземскому. Тот вспоминал о графе: «Где-то в Германии официально спрашивают его: Ihr Character? — Lustig, — отвечает он, — т<о> е<сть> весёлый»[795]>[796].
Вернувшись домой, в Москву, граф Фёдор вновь не упускал случая повеселиться. И когда в конце декабря 1828 года (или в первые дни января 1829-го) подгулявшие приятели запиской[797] кликнули Американца присоединиться к ним, Фёдор Иванович ответил цидулькой следующего содержания: «О пресвятая и животворящая троица, явлюсь к вам, но уже в пол упитой.
Т<олстой>. Не вином, а наливкой, кою приимите, яко предтечу Толстова» (XIV, 37).
Конец лета и осень 1829 года наш герой провёл уже в солнечной Италии, в частности во Флоренции>[798].
«Я вовсе поглупел»>[799]. «Много я переменился, состарелся, остыл»>[800]. Так писал о себе Американец в конце двадцатых годов. Однако стареть понемногу графу Фёдору Ивановичу решительно не хотелось, и он, игнорируя возраст, бодрился, «бевер-ленился», оставался — буквально во всём, «литера в литеру»>[801], — стародавним Американцем, путешествующим
Скоро нашему герою должно было стукнуть пятьдесят.
Толстой, верно, предчувствовал, что близится «холерный век»>[802], что вот-вот наступит печальное время, когда о «мятежных склонностях» ему придётся забыть.
И отставной полковник напоследок нещадно «шпорил» себя, торопился пожить всласть.
По утверждению Т. Новосильцевой, Пётр Нащокин как-то сказал об Американце некоей молодой особе: «Если б он вас полюбил и вам бы захотелось вставить в браслет звезду с неба, он бы её достал. Для него не было невозможного, и всё ему покорялось. Клянусь вам, что в его присутствии вы не испугались бы появления льва»>[803].
Укрощать хищников седеющему графу не довелось, но зато однажды он едва не вышел к барьеру.
Правда, никакая дама в эту историю замешана не была.
Глава 8. ДУЭЛЬ БЕЗ ДУЭЛИ
Толпа <…> в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе.
А. С. Пушкин
В жизни Александра Пушкина есть ряд важных эпизодов, которые — в оптике традиционного «пушкиноцентризма» — до сих пор, полагаем, не получили сколько-нибудь удовлетворительного объяснения.
К таковым следует отнести и историю острейшего и долгого конфликта поэта с графом Фёдором Ивановичем Толстым. Интерпретация этой распри — интереснейшей страницы эпохи, яростного столкновения незаурядных характеров — по-прежнему выглядит как незатейливая, бедная сюжетом сказка со счастливым концом.
Сказка, где правда (воплощённая, естественно, в Пушкине), помыкавшись, победила-таки наглое, безудержное зло (сиречь нашего героя).
Вот краткое изложение официальной, испокон веку бытующей в пушкинистике версии конфликта.
Молодой, недавно вышедший из Лицея Пушкин познакомился с графом Фёдором Толстым где-то в октябре — ноябре 1819 года в Петербурге. На «чердаке» у приятеля Американца, драматурга князя А. А. Шаховского (на Малой Морской), они сели за карты, и поэт мигом понял, что противник «передёргивает». Пушкин высказался по этому поводу. «Да я сам это знаю, — ответил Фёдор Иванович, — но не люблю, чтобы мне это замечали»>[804].
Вскоре после этого инцидента Толстой уехал домой, в Первопрестольную, и оттуда, вознамерившись проучить самоуверенного партнёра, черкнул А. А. Шаховскому, что Пушкин-де однажды был высечен в секретной канцелярии Министерства внутренних дел[805]. А князь А. А. Шаховской повёл себя «нескромно» и поспособствовал распространению сплетни среди «светской черни»[806].
До поэта оскорбительные слухи дошли в январе 1820 года, и он, «опозоренный в общественном мнении» и отчаявшийся, подумывавший о самоубийстве, даже дрался с кем-то на дуэли.
