Толстой-Американец - [47]
Спасённых и доставленных в третью шеренгу окровавленных воинов принимали другие ополченцы, клали их на заготовленные подводы и отправляли в сторону Новой Смоленской дороги, а оттуда к Можайску. Один из ополченцев позднее назвал такую работу «самой неприятной на свете должностью», которую, безусловно, лучше «променять на потеряние самой <…> жизни»>[420].
Другая же составляющая движения в войсках была практически незаметна наблюдателю, однако её значимость — военную и моральную — трудно переоценить. Сведения о ней имеются, в частности, в донесении начальника Московской военной силы генерал-лейтенанта И. И. Моркова, отправленном 20 января 1813 года в Главный штаб действующих армий. Докладывая о распределении ополченцев и их начальников по корпусам 1-й и 2-й армий перед Бородинским сражением, граф И. И. Морков сообщал: «С тех пор не имел я ни малейшего сведения о вверенной мне Московской военной силе и не мог оного иметь по причине той, что полковые, баталионные и сотенные начальники при своих командах не находились, а были раскомандированы к разным должностям…»>[421]
В переводе с диалекта воинских артикулов на обиходный, всем понятный язык сие означает вот что. Большинство кадровых офицеров — по приказу армейского командования, полностью совпавшему с их собственным неуёмным желанием, — в тот или иной момент покинули вверенных им ранее безоружных дилетантов, выдвинулись вперёд, примкнули к дерущимся русским полкам и сшиблись с неприятелем.
Словом, когда ободняло, последние стали первыми, одними из первых.
Наш Американец был «прикомандирован» к Ладожскому пехотному полку, который состоял в 1-й бригаде 26-й пехотной дивизии генерал-майора И. Ф. Паскевича>[422]. Шефом полка значился тогда полковник Е. Я. Савоини. Дивизия же входила в состав 7-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Н. Н. Раевского, «полного дарований и неустрашимости военачальника» (Д. В. Давыдов).
Этот корпус оборонял первенствующий участок русской позиции — и опорным пунктом обороны, её «ключом», являлся редут на Курганной высоте.
Спустя столетие историограф Ладожского полка подполковник Николаев констатировал: «26-го августа, в Бородинском сражении, полк находился на важнейшей позиции — центральной батарее, названной впоследствии батареей Раевского, на которую обрушился главный удар неприятеля»>[423]. К сожалению, полковой летописец не сообщил нам никаких подробностей о действиях отважных ладожцев в тот исторический день.
Ещё при жизни графа Фёдора Толстого, в 1839 году, на месте исчезнувшей батареи установили памятник[424]. Благодарные соотечественники воздали должное поразительному мужеству защитников люнета и прочих русских воинов, проявленному в сражении «столь жестоком, какого примера не было»>[425].
Думается, было бы справедливо воспринимать этот бородинский монумент и как памятник нашему герою.
Сохранившиеся военно-оперативные документы, мемуары участников сражения и исследования учёных (в том числе представителей новейших историографических школ) позволяют нам рассказать об эпизодах брани в районе Большого редута, имеющих определённое отношение к подполковнику графу Фёдору Толстому. Далее вниманию читателей предлагается подкреплённая отдельными документами и хронометрическими выкладками версия поведения Американца в «великий день Бородина» (III, 273).
Итак, «погода стояла чистая и ясная, с небольшим ветром»>[426]. Массированное наступление противника (под предводительством вице-короля Италии Э. Р. Богарне) на Большой редут началось около 9.00. «Неприятель, устроив в глазах наших все свои армии, так сказать, в одну колонну, шёл прямо на фронт наш, — писал Н. Н. Раевский генералу от инфантерии Д. С. Дох-турову 11 сентября 1812 года из Луковны, — подойдя же к оному, сильные колонны отделились с левого его фланга, пошли прямо на редут и, несмотря на сильный картечный огонь моих орудий, без выстрела головы оных перелезли через брустьер…»>[427]
Довольно быстро войскам первого эшелона атакующих (которыми командовал бригадный генерал Ш. Боннами) удалось овладеть батареей. Офицеры и прислуга при орудиях пали в рукопашной схватке.
Приблизительно тогда же получил ранение (оказавшееся смертельным) П. И. Багратион, что привело, по словам Э. Ф. Сен-При, к «кратковременной дезорганизации большинства полков»>[428]. Как выразился позже Ф. Н. Глинка, «стадо осталось без пастыря»>[429]. Ранили и шефа ладожцев полковника Е. Я. Савоини.
По мнению французов, в тот самый момент, в десятом часу утра, они были в полушаге от безоговорочной победы, от нового «солнца Аустерлица».
И вот совпадение: как раз тут, как будто из-под земли, объявляется наш герой — и вступает в бой, «щеголяет штыком своим». Существуют источники, где упоминается сражающийся на Курганной высоте татуированный, со святым Спиридонием на груди граф Фёдор Иванович Толстой.
Из документов мы узнаём, что граф Фёдор принял в тот роковой час командование над Ладожским полком и даже попытался малыми силами контратаковать преуспевших французов. Так, в рапорте от 7 сентября 1812 года Н. Н. Раевский докладывал М. И. Голенищеву-Кутузову об Американце: «Командуя баталионом, отличною своею храбростью поощрял своих подчинённых, когда же при атаке неприятеля на наш редут ранен Ладожского полка шеф полковник Савоини, то, вступя в командование полка, бросался неоднократно с оным в штыки и тем содействовал в истреблении неприятельских колонн»
