Толстая Нан (Императрица Анна Иоанновна) - [18]

Бирон качнул головой, отгоняя неприятные мысли, и подал руку императрице, которая уже бросала на него недоумевающие взгляды. И они отправились в ювелирные мастерские, где снова и снова зачарованно следили за игрой света в причудливо ограненных бриллиантах и сапфирах. Однако злые мысли — не стая крикливого воронья, их так просто не разгонишь. И воспоминания о последних удовольствиях царя Ивана Васильевича снова и снова посещали Бирона, заставляли его мрачнеть. А стоило вспомнить, что и первый Самозванец, по слухам, накануне своей страшной погибели весь вечер играл каменьями, словно дитя — игрушками, как Бирону хотелось схватить Анну за руку и выдернуть ее вон из сокровищницы, отвлечь от чарующей и, быть может, губительной игры алмазных граней.

Разумеется, вскоре немецкая рассудительность взяла верх над русскими суевериями, которые задурили ему голову. С кем поведешься, от того и наберешься, еще одно замечательное выражение.

Увы… эти русские суеверия вспомнились ему очень скоро. Не далее как нынче же вечером.

Дворец уже затих, все удалились на покой. Настало время спать, и бодрствовал лишь только караул.

Пробило полночь. Дежурный офицер прошелся по постам, скомандовал «вольно» и присел в кресло, чтобы вздремнуть. Вдруг часовой, стоящий у открытых дверей тронной залы, крикнул:

— На караул!

Солдаты вытянулись, офицер вскочил и выхватил шпагу, готовый отдать честь. Он увидел, что императрица Анна Иоанновна ходит по тронной зале взад и вперед, склоня задумчиво голову, не обращая внимания ни на кого. Часовой стоял как вкопанный, держа руку на прикладе, весь взвод замер в ожидании, но что-то необычное чудилось в лице императрицы… Эта странность ночной прогулки по тронной зале начинала смущать гвардейцев. И тут послышались шаги в коридоре. Офицер обернулся и увидел Бирона в ночном одеянии.

— Не знаете ли вы, сударь, долго ли намерены ее величество оставаться в тронной зале? — шепотом осведомился офицер, отсалютовав фавориту. — Время столь позднее…

— В тронной зале? — вскинул брови тот. — Я сейчас от императрицы, она ушла в спальню ложиться.

— Взгляните сами — она в тронной зале, — твердо сказал офицер.

Бирон приблизился к дверям — и замер.

— Это какая-нибудь интрига, обман, какой-нибудь заговор, чтобы подействовать на солдат! — вскричал он, наконец-то выйдя из оцепенения, а потом бегом устремился в покои государыни и через миг вернулся, ведя ее за руку: с распущенными волосами, в пудермантеле[7], в котором он ее застал.

Анна Иоанновна изумленно уставилась на женщину, стоявшую посреди тронной залы. Ей почудилось, будто она видит свое отражение в зеркале. Та же внушительная фигура (незнакомку тоже можно называть Толстой Нан!), то же хмурое лицо (и ее можно сравнивать с царем Иваном Васильевичем!). Разница лишь в одежде да в том, что Анна Иоанновна сама про себя знала, что она — настоящая, а эта — самозванка!

— Кто ты, зачем пришла?! — крикнула Анна.

Незнакомка, не молвив ни слова и не сводя глаз с императрицы, попятилась к трону, а потом начала подниматься на ступеньки под балдахином.

У Анны перехватило дыхание от возмущения, она слова не могла сказать.

Ее трон! Ее власть! А вдруг… вдруг кто-то решит, что настоящая — та, другая.

— Это дерзкая обманщица! — не выдержал Бирон. — Вот императрица!

Анна с облегчением поняла, что Эрнест-Иоганн указывает именно на нее. О любимый, верный друг… Он не предал, он никогда не предаст!

— Императрица приказывает вам: стреляйте в эту женщину!

Изумленный, растерянный офицер скомандовал, солдаты прицелились.

Но в то же мгновение женщина, стоявшая на ступеньках трона, еще раз обратила глаза на императрицу… и исчезла.

Анна покачнулась. Бирон протянул руку, чтобы ее поддержать, но она устояла. Медленно повернулась к Эрнесту, прошептала:

— Это моя смерть была.

Затем она поклонилась остолбеневшим солдатам и ушла к себе.

Анна умерла через несколько дней (как она и предвидела, почечные колики довели ее до мучительного конца), успев назначить своего возлюбленного регентом при императоре-младенце. Бирон за себя не просил — за него просили другие, чая сыскать от него потом милостей. Но Анна все же задала вопрос напоследок:

— Тебе это надо?

Эрнест-Иоганн промолчал, решив сделать чисто русский жест: положиться на судьбу.

Анна со вздохом подписала указ. Она не могла отказать этому человеку ни в чем!

Но милость Толстой Нан станет причиной скорого падения и ссылки ее возлюбленного, а также всей его семьи, ибо благими намерениями частенько бывает вымощена дорога в ад.

И так говорят не только русские!