Толпа, массы, политика - [43]
Особый упор Ортега делает на нежелании человека-массы знать историю и считаться с нею. Он забыл свое прошлое, оно как бы у него отсутствует. Именно в этом аспекте Ортега характеризует такие новые политические явления, как большевизм и фашизм. Он в данном случае не касается содержания этих теорий, а отмечает их антиисторизм, анахронизм. «Эти движения, типичные для человека-массы, управляются, как всегда, людьми посредственными, несовременными, с короткой памятью, без исторического чутья, которые с самого начала ведут себя так, словно уже стали прошлым, влились в первобытную фауну. Вопрос не в том, быть или не быть коммунистом и большевиком. Я не обсуждаю веру, я просто не понимаю, считаю анахронизмом, что коммунист 1917 года производит революцию, тождественную тем, какие уже бывали, ни в малой мере не улучшив их, не исправляя ошибок… Это монотонное повторение прошлого, трафарет, революционный шаблон… То же самое, но с обратным знаком, можно сказать о фашизме. Ни большевизм, ни фашизм не стоят „на высоте эпохи“… С прошлым нельзя бороться врукопашную… И большевизм, и фашизм — ложные зори; они предвещают не новый день, а возврат к архаическому, давно пережитому, они первобытны»[153]. Один из основных постулатов Ортеги — прошлое нельзя изгнать, оно возвращается, с ним необходимо считаться. Это касается и революций, и эволюции. Они должны быть историчны, а не анахроничны. Фашист, считает Ортега, ополчается на политические свободы именно потому, что знает, что они неотъемлемая часть европейской жизни, что подавить их надолго невозможно. Именно так поступает человек-масса. Поспешность разоблачает его, он делает все как бы не всерьез. Такого рода человек не желает стоять на твердой почве, а предпочитает как бы висеть в воздухе. Никогда еще столько жизней не было вырвано с корнем и не оказывалось без почвы как в настоящее время.
Приход к власти большевизма и рвавшегося к власти фашизма как бы подкрепляет мнение, что в современном мире демократические учреждения потеряли свою популярность. Несмотря на то, что во всех государствах бранят парламент, пишет Ортега, тем не менее его никто не упраздняет. Не предлагается иного государственного устройства, даже в виде утопического плана. Отсюда он делает вывод: зло таится не в самих этих учреждениях, а в целях, для которых их используют. Речь идет об оптическом обмане, ибо взамен парламента никто не предлагает ничего, его заменяющего. Практически речь может идти о радикальной реформе парламентаризма с тем, чтобы сделать его еще более дееспособным. Мы видим — пишет Ортега, — что диктатуры заигрывают с людьми массы, льстят им, попирая все, что выше среднего уровня. Мы живем в эпоху всеобщего шантажа. Сущность политических событий XX в. он усматривает именно в приходе масс во власть, в ее давлении на политику.
Анализ фашизма и социализма в 30-40-е годы.
Особый интерес к политическому сознанию масс, к их ментальности не случайно проявляется именно в 30 годы, когда фашизм пришел к власти в Италии, Германии, Испании и развернулись массовые репрессии с их показательными судами в Советском Союзе. Мыслители самых различных направлений высказывались по этому поводу, стремясь осознать причины столь варварских явлений в XX веке. Параллели между большевизмом и фашизмом проводились уже в 1922 г. Так один из коммунистических авторов писал о Муссолини: «У фашизма и большевизма общие методы борьбы. Им обоим все равно законно или противозаконно то или иное действие, демократично или недемократично. Они идут прямо к цели, попирая ногами законы и подчиняя все своей задаче». На ХII съезде РКПБ в 1923 г. Бухарин говорил «Характерным для фашистских методов борьбы является то, что… они усвоили и применяют на практике опыт русской революции… Это применение большевистской тактики и специально русского большевизма…»[154]. метод сравнения, как известно, не сводится только к обнаружению сходства, он не исключает и наличие фундаментальных различий. Это касается и сравнительного анализа нацизма и сталинизма.
Б. Рассел в 1935 г. публикует статью «Происхождение фашизма», в которой он говорит о том, что после господства на протяжении последних двухсот лет рационализма наиболее характерным для нашего времени мировоззрением стал иррационализм. Выступления против разума не раз имели место в истории, целью этих вступлений было спасение, включающее в себя добродетель, счастье. Целью же иррационалистов нашего времени, по Расселу, является не спасение, а власть, страсть к господству. Добру они предпочитают волю, дискуссиям — принуждение, миру войну. «Гитлеровское безумие нашего времени — это паутина мифа, в котором немецкое Эго пытается противостоять Версалю. Ни один человек не рассуждает здраво, когда его самолюбие жестоко задето, и те, кто умышленно унижают нацию, должны быть благодарны только сами себе, если она становится нацией безумных»
