Толпа, массы, политика - [32]
Значительную вину за состояние народных умов Бердяев возлагал на русский нигилизм и его особенности. Этот нигилизм выражает согласно его трактовке вывернутую наизнанку православную аскезу, ощущение мира, лежащего во грехе. К таким особенностям относилось и представление, что все силы должны быть отданы на эмансипацию трудового народа от непомерных страданий, на создание условий счастливой жизни. Все остальное от лукавого. Русское просветительство по максималистическому характеру русского народа всегда оборачивалось нигилизмом, тогда как французские просветители — Вольтер и Дидро — не были нигилистами.
Столь же характерным русским явлением, как и нигилизм, он считает народничество, которое исходило из убеждения, что «в народе хранится тайна истинной жизни, скрытая от господствующих культурных классов…» Чувство вины перед народом играло огромную роль в психологии народничества. Интеллигенция всегда в долгу перед народом и она должна уплатить свой долг. Вся культура, полученная интеллигенцией, создана за счет народа, за счет народного труда. Народ есть коллектив, к которому интеллигенция хочет приобщиться, войти в него. «Ни один народ Запада не пережил так сильно мотивов покаяния, как народ русский в своих привилегированных слоях»[121].
Бердяев показывает, что это отношение к народу было перенесено и на пролетариат, который марксизм наделил мессианской ролью. «На него переносятся свойства избранного народа Божьего. Он — новый Израиль. Это есть секуляризация древнееврейского мессианского сознания, рычаг, которым можно будет перевернуть мир, найден… Маркс создал настоящий миф о пролетариате. Миссия пролетариата есть предмет веры. Марксизм не есть только наука и политика, он есть также вера, религия. И на этом основана его сила»[122]. По Бердяеву марксисты-большевики оказались гораздо более привязаны к русской традиции, чем меньшевики.
Для русских революционеров революция всегда была религией и философией, а не только борьбой, связанной с социальной и политической стороной жизни. Они восприняли прежде всего мессианскую, мифотворческую сторону марксизма, допускавшую экзальтацию революционной воли. Именно русский марксизм, считает Бердяев, показал, как велика власть идеи над человеческой жизнью, если она всеохватывающая и соответствует инстинктам масс. Коммунистическая революция в России совершалась как религия пролетариата. «В то время иллюзии революционного народничества были изжиты, Миф о народе-крестьянстве пал. Народ не принял революционной интеллигенции. Нужен был новый революционный миф. И миф о народе был заменен мифом о пролетариате»[123]. Именно из этого положения Бердяев приходит к выводу, что коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа. Он воплотил в себе и жажду социальной справедливости и равенства, признание трудящихся высшим человеческим типом, сектантскую нетерпимость, враждебное отношение к культурной элите. Народ от веры в мистическую власть земли перешел в веру во всемогущество техники и «по старому инстинкту стал относится к машине как к тотему».
Для темы нашего исследования интересно, что для Бердяева «революция иррациональна, она свидетельствует о господстве иррациональных сил в истории… Революция всегда является симптомом нарастания иррациональных сил. И это нужно понимать в двойном смысле: это значит, что старый режим стал совершенно иррациональным и не оправдан более никаким смыслом, и что сама революция осуществляется через расковывание иррациональной народной стихии… Революционеры-организаторы всегда хотят рационализировать иррациональную стихию революции, но она же является ее орудием… Революция есть судьба и рок»[124].
Для народного сознания, пишет Бердяев, большевизм был русской народной революцией, разливом буйной народной стихии. В русской революции произошло расковывание и сковывание хаотических сил. Народная толща, поднятая революцией, сначала сбрасывает с себя все оковы, поэтому приход к господству народных масс грозил хаотическим распадом.
Бердяев констатирует, что народные массы были «дисциплинированы и организованы в стихии русской революции через коммунистическую идею, через коммунистическую символику. В этом бесспорная заслуга коммунизма перед русским государством. России грозила полная анархия, анархический распад, который был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться»
