Толпа героев XVIII века - [72]

С годами значение Остермана-дипломата росло. Без него не обходилось ни одно крупное внешнеполитическое событие, в котором участвовала русская дипломатия. Вершиной профессиональных успехов Остермана можно считать заключение осенью 1721 года Ништадтского мира со Швецией, по которому Россия получила прибалтийские территории. И хотя имя Остермана стоит в списке полномочных послов в Ништадте вторым после графа Якова Брюса, но именно он, Остерман, был мозгом русской делегации, истинным отцом выгоднейшего для России мирного договора. И царь Петр это понимал. В день празднования Ништадтского мира Остерман становится дворянином и бароном – мог ли об этом мечтать скромный пасторский сын из Бохума, по которому долго плакала петля на иенской виселице? В 1723 году Остерман стал вице-канцлером России – должность почти заоблачная для любого чиновника. Пошли косяками ордена, награды, земли…

В чем же была сила Остермана как дипломата? Сохранившиеся документы демонстрируют его железную логику, хватку, здравый смысл. Русскую внешнюю политику вице-канцлер строил на последовательном соблюдении российских интересов, трезвом расчете, намерении и умении завязывать союзнические отношения только с теми державами, которые могут быть полезны России. Остерман тщательно, педантично, по-бухгалтерски анализировал, сопоставлял соотношение «генеральных интересов» России и «польз» или «опасностей», проистекавших от ее возможных партнеров и союзников. «Наша система, – писал Остерман в 1728 году, – должна состоять в том, чтобы убежать от всего, ежели б могло нас в какое пространство ввести». То есть сохранить свободу действий, не дать втянуть себя в сомнительную авантюру или невыгодный союз. Это был не знак трусливой политики, но призыв во всем действовать с умом. В 1726 году Остерман стал инициатором заключения союза с Австрией, «генеральные интересы» которой в Польше и в Причерноморье тогда в точности совпадали с русскими. И этот расчет вице-канцлера оказался точен на столетие – почти весь XVIII и начало XIX века Россия и Австрия были вместе. Белые мундиры австрийцев оказывались рядом с зелеными мундирами русских во всех войнах с Пруссией, Турцией, при разделах Польши, в походах против Наполеона.

Но быть дипломатом и не быть политиком невозможно, особенно при монаршем дворе, жившем в мире интриг. Удержаться в седле на крутых поворотах истории было трудно! Много раз Остерман повисал над бездной, но благополучно выкарабкивался наверх. В правление императрицы Анны Иоанновны (1730—1740) он ближе всего подошел к вершине власти. Он стал министром кабинета, влиятельным сановником и уже не ограничивался только внешней политикой, а вел и внутренние дела. Своей колоссальной работоспособностью, умом он явно подавлял других своих коллег. Сотрудничал он и с генералом Андреем Ушаковым – начальником Тайной канцелярии. Вместе они вели секретные розыскные дела, вместе допрашивали преступников. Вспомним княжну Юсупову – по приведенной выше цитате видно, что беседовал министр с девицей не в салоне…

На должности кабинет-министра Остерман оставался тем, кем его создала природа и сформировал житейский опыт: умным, хитрым, скрытным, эгоистичным человеком, беспринципным политиком, хорошо знавшим себе цену. «Король, наш государь, – писал испанский посланник герцог де Лириа, – пусть не думает, что Остерман совершенный человек: он лжив, для достижения своей цели готов на все, религии он не имеет потому, что уже три раза менял ее, и чрезвычайно коварен, но это такой человек, в котором мы нуждаемся и без которого не сделаем ничего». Тут важно особо отметить, что он был одним из тех редчайших деятелей России XVIII века, кто не замарал себя взятками и воровством. Его жизнь целиком была поглощена работой и интригами. Все остальное казалось ему второстепенным и неважным.

Андрей Иванович (так его звали русские), прожив в России почти полстолетия, так и не приобрел ни друзей, ни приятелей. Он был всегда одинок. Да это и понятно – общение с Остерманом было крайне неприятно. Его скрытность и лицемерие были притчей во языцех, а не особенно искусное притворство – анекдотично. В самые ответственные или щекотливые моменты своей политической карьеры он внезапно заболевал. У него открывалась то подагра правой руки (чтобы не подписывать опасные бумаги), то ревматизм (чтобы не ходить во дворец), то хирагра или мигрень (чтобы не отвечать на щекотливые вопросы). Он надолго ложился в постель, и вытащить его оттуда не было никакой возможности – он так громко стенал, что несчастного больного было слышно с улицы. Нередко во время дипломатических переговоров, когда вице-канцлер хотел прервать неудобный для него разговор, у него вдруг начиналась рвота. Английский посланник Финч писал, что в этом случае нужно хладнокровно сидеть и ждать: «Знающие его предоставляют ему продолжать дрянную игру, доводимую подчас до крайностей, и ведут свою речь далее; граф же, видя, что выдворить собеседника не удается, немедленно выздоравливает как ни в чем не бывало».

Действительно, в своем притворстве Остерман знал меру: острый нюх царедворца всегда подсказывал ему, когда нужно лежать пластом, еле приподнимая веки, а когда, стеная и охая, нередко на носилках, все-таки следует отправиться во дворец. Императрица Анна Иоанновна, женщина простая и темная, высоко ценила своего министра за его солидность, ученость и обстоятельность. Без совета Остермана ей было не обойтись – надо только набраться терпения и, пропуская мимо ушей все его многочисленные оговорки, отступления и туманные намеки, дождаться дельного совета, как следовало бы поступить.