Толпа героев XVIII века - [103]

Но все же поморов немало, а Ломоносов один. Что же сделало Ломоносова – Ломоносовым? Это тайна. Может быть, был какой-то Божественный толчок, придавший всей жизни обычного человека необычное направление. Возможно, гений Ломоносова пробудила и необыкновенно красивая, величественная северная природа. На море она кажется особенно могучей, живой, манящей и таинственной. Природа всегда волновала Ломоносова. В отличие от миллионов людей он видел ее необыкновенную красоту и чувствовал ее захватывающую тайну. В позднейших стихах он запечатлел воспоминания, явно навеянные юностью, когда белой заполярной ночью корабль шел по морю:

Достигло дневное до полночи светило,

Но в глубине лица горящего не скрыло,

Как пламенна гора, казалось меж валов

И простирало блеск багровый из-за льдов.

Среди пречудныя при ясном солнце ночи

Верхи златых зыбей пловцам сверкают в очи.

Точно можно сказать, что без Петровских реформ Ломоносов не состоялся бы. С давних пор живет легенда, что Ломоносов – внебрачный сын Петра Великого. Уж очень много сходного в этих людях: черты поведения, склад ума, размашистая манера жить, чувство нового, какая-то особая энергетика. Да, Ломоносов был сыном Петра, но только духовным сыном. Мы знаем, что на Севере до сих пор существует культ Петра Великого, о котором ходит много легенд. По-видимому, причина популярности царя-реформатора – в его схожей с поморской «упрямке», любви к морю, свободе и инициативности. Как и Петр, Ломоносов по своему характеру был нонконформистом, мятежником. Недаром в юности он пытался сойтись со старообрядцами, боровшимися против официальной церкви. Потом, вопреки всему, в декабре 1730 года с рыбным обозом он отправился в Москву учиться. Это был шаг, похожий на первую, почти авантюрную поездку Петра с Великим посольством для учебы в Голландии.

Мы знаем, что Петр начал свои реформы, достигнув весьма почтенного для своего времени возраста – почти тридцати лет. Так же засиделся на печи, как Илья Муромец, и Ломоносов, начавший учебу в девятнадцать лет. Вообще, гений его, как и гений Петра, зрел медленно. Он поздно выучился грамоте, странно выглядел посреди детей, учеников Славяно-греко-латинской академии (так называемых Спасских школ), с трудом осваивался в Москве, которая, как известно, «бьет с носка» и «слезам не верит». «Обучаясь в Спасских школах, – вспоминал Ломоносов, – имел я со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодоленную силу имеют… Несказанная бедность: имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше, как на денежку хлеба и на денежку квасу, протчее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил… Школьники, малые ребята, кричат и перстами указывают: смотри-де, какой болван в двадцать лет пришел латине учиться». Но как известно, кто долго запрягает, тот быстро ездит. Ломоносов стремительно ворвался в науку. Его душу палила неутолимая жажда познания. И это был его внутренний двигатель.

Уже в 1736 году он уехал стажером в Германию, в Марбург, слушал лекции знаменитого философа Христиана Вольфа, светила мировой величины. В характеристике для Академии наук Вольф так отозвался о русском студенте: «Молодой человек преимущественного остроумия Михайло Ломоносов с того времени, как для учения в Марбург приехал, часто мои математические и философские, а особливо физические лекции слушал и безмерно любил основательное учение. Ежели впредь с таким же рачением простираться будет, то не сомневаюсь, чтобы, возвратяся в отечество, не принес пользы, чего от сердца желаю». Вольф также писал, что, уезжая продолжать учебу в другом университете, Ломоносов «от горя и слез не мог промолвить ни слова». Еще бы – в Марбурге оставалась его любовь, мещанка Елизавета. Позже он женился на ней и привез ее в Россию. Это тоже необычно, хотя и объяснимо. Он не был уже крестьянином, но не стал и дворянином. Ни крестьянская, ни дворянская девушка не были ему ровней, а вот немка-мещанка вполне подходила.

Несомненно, Ломоносов был универсальным гением, таким как титаны Возрождения. С легкостью он переходил от проблем химии к проблемам астрономии. Математика, физика, минералогия были ему так же доступны, как филология или история. Конечно, такова была универсальная наука того времени, еще не знавшая современной специализации. Но в то же время универсализм был заложен в незаурядной природе Ломоносова, которому многое давалось с необыкновенной легкостью. А то, что он великий поэт, стало ясно уже из его ранних стихов. Ломоносов обладал фантастическим по тем временам чувством родного языка. Уже первые написанные им в 1740 году строки «Оды на взятие Хотина» вызывали всеобщий восторг. Это было нечто новое, никто до него так просто и сильно не писал на русском языке:

Восторг внезапный ум пленил,

Ведет на верьх горы высокой,

Где ветр в лесах шуметь забыл,

В долине тишина глубокой…

Крепит отечества любовь

Сынов российских дух и руку.

Желает всяк пролить всю кровь,

От грозного бодрится звуку…

Шумит ручьями бор и дол:

Победа, Росская победа!