Толкование на Евангелие от Иоанна - [44]
3. Что на это могли бы сказать иудеи? Здесь обвинение на них неопровержимое, осуждение нещадное; они сами на себя произнесли суд. Каким образом? Они почитали Иоанна достойным всякой веры и столько правдивым, что верили ему не только тогда, когда он свидетельствовал о других, но и когда говорил о себе самом. Если бы они не были такого мнения о нем, то не послали бы узнать от него о нем же самом. Известно, что мы верим только тем людям, когда они говорят о самих себе, которых признаем людьми самыми правдивыми. Но не это только заграждает их уста, а и самое расположение духа, с которым они приступили к нему; они пришли к нему с особенным усердием, хотя потом и переменились. Указывая на то и на другое, Христос говорил: он бе светильник горя и светя: вы же восхотесте возрадоватися в час светения его (Ин. 5, 35). А самый ответ Иоанна еще более показал в нем человека, достойного веры. Кто не ищет славы своей, сказано, тот истинен есть, и несть неправды в нем (Ин. 7, 18). И он не искал; но отослал их к другому. Между тем посланные были из людей доверенных, почетных, так что им не оставалось никакого убежища или оправдания в своем неверии Христу. Почему вы не приняли того, что говорил о Нем Иоанн? Вы послали своих старшин, чрез них вы спрашивали его, вы слышали, что отвечал Креститель; они, с своей стороны, показали всю ревность, все любопытство, указывали на всех лиц, которых вы предполагали в нем. И, однако ж, он с полною свободою исповедал, что он – ни Христос, ни Илия, ни пророк. Не ограничиваясь этим, он сказал и то, кто он сам, беседовал о сущности своего крещения, именно, что оно маловажно и несовершенно и не имеет в себе ничего, кроме воды, – показывая тем превосходство крещения, дарованного Христом. Присовокупил и свидетельство Исаии пророка за долгое до того время, и одного наименовал Господом, а другого – Его служителем и рабом. Что же после этого оставалось делать? Не уверовать ли в Того, о Ком (Иоанн) свидетельствовал, – поклониться Ему и исповедать Его Богом? А что свидетельство это было делом не лести, а истины, это показывал нрав и любомудрие свидетеля. Понятно это и потому, что никто не предпочитает себе ближнего и, когда можно получить самому честь, никто не захотел бы уступить ее другому, особенно когда честь так велика. Таким образом, и Иоанн не представил бы такого свидетельства о Христе, если бы Он не был Богом. Если бы и от себя отклонил эту честь, как такую, которая выше его природы, то, конечно, не приписал бы ее и другому, низшему существу. Посреде же вас стоит, Егоже вы не весте. Это он сказал потому, что (Христос) обыкновенно вмешивался в толпу народа, как человек простой, и учил всегда противу гордости и тщеславия. Ведением же здесь Иоанн называет знание точное, именно о том, кто Он таков и откуда. А выражение: помне Грядый Иоанн часто употребляет, говоря как бы так: «не думайте, что все заключается в моем крещении. Если бы оно было совершенно, то не пришел бы после меня другой с установлением другого крещения. А мое крещение только приготовление и указание пути к тому крещению. Наше дело – тень и образ. Должно прийти другому лицу, которое покажет истину». Таким образом слова: по мне Грядый наиболее указывают на Его достоинство. Если бы (крещение Иоанново) было совершенно, то не было бы нужды искать второго. Предо мною бысть, то есть Он досточтимее, славнее меня. А чтобы не подумали, что это превосходство есть только сравнительное, то, желая показать Его несравненное достоинство, Иоанн присовокупляет: Емуже несмь аз достоин, да отрешу ремень, то есть Он не просто предо мною бысть, но так, что я недостоин быть в числе даже последних служителей Его: развязывать обувь и есть дело самого низкого служения. Если же Иоанн недостоин разрешить ремень, – Иоанн, которого больше небыло в рожденных женами (см.: Лк. 7, 28), то где же нам поместить себя? Если достойный целого мира или, лучше, больший его (так как сказано: ихже не бе достоин весь мир), если он признает себя недостойным быть в числе Его последних служителей, то что же скажем мы, обремененные тысячами пороков, – мы, настолько отстоящие от добродетели Иоанна, насколько отстоит земля от неба?
4. Итак, Иоанн говорит о себе, что недостоин отрешить ремень сапогу; а враги истины доходят до такого безумия, что считают себя достойными знать Его так же, как Он знает Себя Самого. Что может быть хуже такого безумия? Что сумасброднее такого самохвальства? Хорошо сказал некто мудрый: начало гордыни незнание Господа (см.: Сир. 10, 14). Диавол, не бывший прежде диаволом, не был бы низвержен и не стал бы диаволом, если бы не заболел этою самою болезнию. Она лишила его прежнего достоинства, она низвела его в геенну, она послужила для него причиною всех зол. Порок этот может сам по себе повредить всякую добродетель души – милостыню ли, молитву ли, пост, или что-либо другое. Сказано, что высокое у людей не чисто пред Господом. Не блуд только и не прелюбодеяние оскверняет тех, которые предаются ему, но и гордость, и даже гораздо больше. Почему? Потому, что хотя блуд и непростительное зло, но, по крайней мере, иной человек может сослаться на пожелание; а высокомерие не имеет никакой причины, никакого предлога, под которым заслуживало бы хотя тень извинения; оно есть не что иное, как развращение души и самая тяжкая болезнь, происходящая не от чего другого, как только от безрассудства. Подлинно, нет человека безрассуднее высокомерного, хотя бы он обладал большим богатством, хотя бы получил обширное внешнее образование, хотя бы поставлен был на высшей степени власти, хотя бы имел у себя все, что для людей кажется завидным. Если гордящийся действительными преимуществами жалок и несчастен и теряет награду за все свои совершенства, то не смешнее ли всех надмевающийся ничтожными благами, тенью и цветом травы (такова слава этого века), так как он поступает подобно тому, как если бы бедняк, нищий, постоянно удручаемый голодом, случайно в одну ночь увидел приятный сон и тем стал бы тщеславиться? Жалкий и несчастный! Душу твою снедает жесточайшая болезнь, и ты, убогий крайним убожеством, мечтаешь, что у тебя столько и столько-то талантов золота и множество прислуги? Да это – не твое. А если не веришь моим словам, то убедись опытами бывших прежде богачей. Если же ты так упоен, что не вразумляешься приключениями других, то подожди немного, и ты дознаешь собственным опытом, что нет для тебя никакой пользы от этих благ, когда, при последнем издыхании, не будучи властен ни в одном часе, ни в одной минуте, ты невольно оставишь их окружающим тебя людям и, что нередко случается, таким людям, которым ты и не хотел бы оставить. Многие даже не имели возможности распорядиться о них, а отходили нечаянно, еще желая наслаждаться ими, но им уже не было это позволено, и, будучи увлекаемы, отходя из мира невольно, по необходимости, оставляли свои блага тем, кому бы и не хотели. Чтобы и с нами того не случилось, мы, пока живы и здоровы, отошлем их в свой (грядущий) град. Только таким образом мы будем иметь возможность насладиться ими, а не иначе; таким только образом мы положим их в надежном и безопасном месте. Ничто, ничто не может их оттуда исхитить: ни смерть, ни доверительные свидетельства, ни наследники, ни клеветы и наветы; но кто сколько принес с собою, отходя отсюда, тем всем и будет наслаждаться непрерывно. А кто так несчастен, что не захотел бы вечно утешаться своим стяжанием? Перенесем же свое богатство и положим его там. Для этого перенесения нам не нужно ни ослов, ни верблюдов, ни колесниц, ни кораблей, – и от этих хлопот избавил нас Бог, – нужны нам будут только бедные, хромые, слепые, недужные. Им-то поручен этот перевоз, они-то пересылают богатство на Небо, они-то вводят владетелей богатства в наследие вечных благ, которого да достигнем и все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
