Только женщины - [31]

- Кроме тех трех женщин, о которых мы тебе говорили, ни души.

- Ну да; это понятно; люди все еще сидят, запершись, по домам, как и мы: чумы боятся - ну, и

провизию стерегут, у кого запасена.

- Да нет, же, мама, не сидят.

- А вы почем знаете? Разве вы заходили в дома?

- В один-два заходили, - уклончиво ответила Бланш. - Да и заходить-то не к чему. И так видать.

- И ни один магазин не открыт! Даже на Странде? Ты наверное знаешь? - Миссис Гослинг возлагала последнюю свою надежду на Странд. Если и Странд обманет ее, все погибло.

- Ах, мамаша! Как же вы не понимаете! Ведь я же вам говорю, что Лондон весь словно вымер. На улицах ни души. Ни извозчиков, ни трамваев, ни автобусов, и трава растет посредине улицы. А магазины все - съестные - разграблены и… Ведь правда же, Милли?

- Ужас, что такое! - поддержала ее сестра.

Но миссис Гослинг все еще не могла взять в толк.

- Как же так? Я не могу понять… А в главный Почтамт, вы заходили? Уж он-то, наверное, открыт.

- Да, солгала Бланш. - И могли бы взять все деньги из касс, если б только захотели. Только деньги теперь ни к чему.

Миссис Гослинг была шокирована. - Надеюсь, мои девочки никогда не дойдут до этого. - Ее девочки отлично знали свою мать и потому умолчали о своем набеге на модную мастерскую.

- Никто бы не узнал, - сказала Милли.

- Бог все видит, - строго и наставительно сказала мать. И, странное дело, две девушки несколько смутились, хотя они думали не столько о заповедях Моисея, сколько о том, как рассердился бы викарий Церкви св. Иоанна, если бы он узнал…

- Ну, однако, надо что-нибудь предпринимать, - помолчав, сказала Бланш, - т. е. я хочу сказать: надо нам уходить отсюда.

- Мы могли бы поехать к вашему дяде, в Ливерпуль.

- Туда далеко. Не дойдешь.

- Ну что ж, на третий класс у нас денег хватит. Мы, правда, давно уже не переписывались с

вашим дядей, но у меня осталось такое впечатление, что он живет.недурно; хотя в такое время я, все-

таки, не знаю, следует ли предупреждать его о том, что мы приедем.

- О, Господи! - вздохнула Бланш. - Мамаша, да поймите вы: нет теперь ни поездов, ни почты, ни телеграфов. И ехать можно только на лошадях, а у кого их нет, тому остается идти пешком.

Милли захныкала: - Это ужасно!

- Нет, я, все-таки, не понимаю, - развела руками миссис Гослинг.

Такие разговоры велись целую неделю. Миссис Гослинг обижалась, плакала, не хотела верить, что почта и телеграф не действуют, обижалась на дочерей, что они не хотят признавать ее родительского авторитета. Но запасы их постепенно истощались, и, наконец, после пробной прогулки по Лондону, с которой она вернулась домой вся в слезах, миссис Гослинг согласилась перебраться в прежний дом, в Вистерия-Гров. Если и в Кильберне все в таком же упадке, как в Гаммерсмите, тогда, ну, тогда пусть дочери ведут ее в деревню. Может быть, какая-нибудь фермерша сжалится над ними и временно приютит их у себя. Все-таки ведь у них есть деньги около ста фунтов золотом.

Девушки нашли на соседнем дворе двухколесную тележку с длинной рукояткой. В ней, по-видимому, возили цемент, но, когда ее вымыли и выскребли, получился довольно приличный способ передвижения для всего «необходимого», что они намеревались взять с собой. В начале они не рассчитали своих сил и навалили на тележку слишком много, но потом часть багажа вынуждены были выбросить.

Двинулись они в путь, по их расчету, в понедельник, час два спустя после завтрака. Бланш, наиболее предприимчивая, шла вперед, везя тележку за дышло и выбирая направление; миссис Гослинг и Милли подталкивали тележку сзади.

Возможно, что они были последние женщины, покинувшие Лондон.

На Аддисон-род, на подъезде одного дома они увидели Царицу Земли - мертвой, но ни одной из девушек не пришло в голову попользоваться ее драгоценностями.

* * *

С первой же минуты миссис Гослинг стала бременем для своих дочерей. Она всю жизнь прожила взаперти. Даже в лучшие дни, в Вистерия Гров, она никогда не выходила из дому, больше, как на два часа, а случалось, и целыми неделями не показывала носа на улицу, гордясь тем, что ей уже не надо ходить на рынок, а разносчики и лавочники сами являются к ней на дом за заказами. Естественно, что горизонт ее был очень ограничен и все ее внимание сосредоточено на обязанностях хозяйки дома. Прислуги она не держала; поденщица, приходившая на несколько часов три раза в неделю, делала черную работу, которой не смела исполнять сама хозяйка, из стыда перед соседями - неловко же, имея мужем старшего бухгалтера, самой, например, мыть крыльцо или мощеную плитами дорожку до калитки.

Постепенно из старухи Гослинг выработалось существо, специально приспособленное к той роли и тому месту, которое она занимала в старой схеме цивилизации. Никто, кроме ее семьи, никаких требований к ней не предъявлял, а этим требованиям она удовлетворяла вполне. Даже когда пришла чума, ей не было необходимости особенно менять свой образ жизни. Правда, в доме не хватало привычной пищи, муки, масла, сахару, сала, молока, мыла и разных мелочей комфорта, которым в двадцатом веке пользуются и люди небогатые, но с этим еще можно было помириться. А вот научиться думать и рассуждать по-новому - этого она не могла.