Только теннис - [36]

Когда я стала что-то собой представлять, начала проявлять свой характер в миксте. Мне надоела постоянная ругань Алика, тем более в тех ситуациях, в которых я не была виновата. Мы играли на Уимблдоне, и он на меня кричал: "Ты можешь принять кроссом?.." Я отбивала кроссом и слышала: "Как ты принимаешь, надо же свечку кинуть!" Я уже настолько задергана, что плохо соображаю, что делаю. Я кидала свечу по центру, он кричал: "Что ты делаешь, надо свечу по линии". Наконец, я взорвалась: "Что ты безобразничаешь? В конце концов, посмотри, как сам играешь". Я сказала эту фразу, и сет кончился через десять минут нашим поражением. Во время перехода я поняла, что мы проиграли сет в полуфинале Уимблдонского турнира из-за меня, здесь не следует проявлять свой характер, а лучше подумать о том, как войти в финал. Я сказала: "Алик, я не права, исправлюсь". И мы выиграли следующий сет. Потом выиграли матч и второй раз вошли в финал.

Или другой случай. Мы играем в Тбилиси, на центральном корте. Надо ли говорить, что такое теннис в Тбилиси, когда в городе играет Метревели. Алик герой, я рядом с ним, на нашем счету уже много побед. В Тбилиси от нас ждут только выигрыша. Выходим против молодых Лены Гранатуровой и Саши Богомолова. Саша - левша, Лена безошибочно бьет справа. Игра у нас с Аликом не идет. Алик зудит под каждый мяч. Я уже плачу, он начинает ругаться. Причем ругаться так, что мне неудобно рядом с ним стоять на корте, возраст у меня уже не девичий, я заслуженный мастер спорта, а он меня несет и несет. Я на Витю, своего мужа, смотрю, он мне показывает жестами: "Терпи, не обращай внимания". Слезы стоят в глазах. Еле-еле, невероятными усилиями мы выигрываем этот матч. С корта уходим в разные стороны. Я подхожу к мужу и говорю: "Витя, я больше с ним играть не буду, я больше не могу". Он мне: "Ну, что ты, Оля, не хочешь, не играй".

В Тбилиси корт как бы в чаше, мы сидим внизу, на самом дне. Только успела сказать, что играть никогда не буду, как Метревели сверху кричит: "Морозова, я столик заказал, идем ужинать!" Витя говорит: "Оля, ну что тут сделаешь, это же Алик!"

В команде конца шестидесятых я была младшей по возрасту и, конечно, надо мной все время подшучивали. Вместе с Метревели и Сережей Лихачевым мы отправились в Мексику, на предолимпийскую неделю. Метревели назначили руководителем делегации, Сережа Лихачев - комсорг, я - "массы". В то время Витя ухаживал за мной, писал мне открытки, которые они у меня выкрадывали. "Вот Витюшка тебе написал то-то и то-то. А ты что ответила?" Такое издевательство над несчастной влюбленной девочкой совершенно добивало. Я плакала, но на них ничего не действовало. Иногда они отвлекались от меня и сталкивались друг с другом. Однажды Мэтр (так называли ребята Алика) забыл в раздевалке, в шкафчике, который открывался заколкой, все наши деньги, билеты и паспорта. Мы занервничали: "Алик, ты должен пойти и все забрать". Он: "Не пойду". - "Твой же ящик, иди!" - "Не пойду". В конце концов за деньгами пошел комсорг. Их выводило из себя то, что в поездке я учила английский язык. У меня был с собой знаменитый учебник Бонка, они же не взяли даже словаря.

Нас принимала мексиканская федерация, днем всех кормили одинаковыми обедами, а вечерами мы могли сами себе заказать ужин. Наша команда просила принести томаты, понимая, что это помидоры, и еще знала, что бифштекс "стейк". На третий день официанты помидоры и бифштекс ставили на стол, как только нас видели. И тут я использую Бонка. За столом я, конечно, право голоса имею последняя. Они только для приличия спрашивали: "Морозова, тебе что?" Но как-то раз, когда рядом со мной оказался официант, я успела до заказа помидоров и мяса сказать: "Хав чикенс" - то есть полцыпленка. Приносят порцию размером с пол-индюшки. Но по молодости аппетит у меня был хороший, и хотя Лихачев все время спрашивал: "Неужели ты способна все съесть?" - я со своим цыпленком справилась. Такого они простить мне не могли.

Алик старше меня почти на пять лет, успех он узнал раньше. Его подъем победы над Кодешем, Бунгертом, Сантаной - пришелся на вторую половину шестидесятых. Мои же победы начались в семидесятых годах. Поэтому встретились мы с ним в миксте, казалось, совершенно случайно. Партнерша Метревели Аня Дмитриева готовилась родить второго ребенка. С Аней он играл не один год. Дмитриева старше Алика, поэтому таких жутких сцен, которые впоследствии он устраивал мне, у них не происходило. Дмитриеву Алик уважал и приказывать ей, как мне, конечно, не мог. Галя Бакшеева отказалась становиться в пару с Аликом, она всегда играла с Лейусом. И вышло, что, кроме меня, выбирать было уже не из кого. Но у нас получилась хорошая пара. Мне - девятнадцать, ему двадцать четыре. Разница существенная. Я в то время уже прилично играла, у меня была сильная подача и хороший выход к сетке, а в миксте это очень важно. К тому же я уже имела опыт игры в паре со Славой Егоровым.

Первый матч мы играли вместе на Уимблдоне в 1968 году против английской пары. Сразу на Уимблдоне, почти без тренировки. Я уже говорила об этом, но нас ставили вместе, когда мне было лет шестнадцать. В памяти осталось лишь то, что Метревели меня взглядами изрезал на куски. Я не могла попасть по мячу, такие рядом сверкали молнии из его глаз. "Ну как с этой можно играть, - словно вопрошал безмолвно Метревели, - она ведь совсем по мячу не попадает!" Но к 1968 году я уже имела кое-какое представление об игре и в паре и на траве. Я ведь приехала на свой третий Уимблдон. Первая встреча - английский дуэт, соперник средний, но англичане всегда хорошо играют на траве, тем более парные комбинации. Правда, выиграли мы довольно легко, Алик совсем не раздражался. Моя подача сильнее, чем у Ани, я была резче, атлетичнее. Выросло новое поколение в женском теннисе, к которому относилась и я, - физически сильное, более близкое по игре к мужскому. На занятиях по физподготовке Аня просила: "Оля, не убегай от меня, я одна не добегу". Я два раза туда, обратно. "Ну, Аня, побежали!" У нее была своеобразная одышка "а-ах", я слышала ее и успокаивалась, Аня за спиной, не потерялась.