Только теннис - [28]

Американский врач приказал, чтобы нога все время была в холоде. Из больницы в гостиницу меня с моими костылями тащила на себе мама Крис Эверт, маленькая и стройная женщина, потом меня повезли в нашу миссию, к советскому врачу. Он сказал: "Тепло, тепло и только тепло!" Американский врач по-преж-нему требует: "Холод". Наконец, приезжает Метревели: "Ну что, Морозова, допрыгалась!" - "Понимаешь, Алик, один врач говорит "холод", другой - "тепло", как же быть?" - "Значит, надо по очереди, сперва холод, потом тепло", - безапелляционно распорядился Метревели.

Наконец, гипс сняли, я начала ходить, и Уэйд, на глазах которой меня увозила "скорая", попросила: "Оля, только на корт не выходи". В моей правильной жизни иногда происходили и происходят, не без помощи собственного очень правильного характера, совершенно глупые вещи. Мне, например, назначают встречу в девять, и хотя я знаю, что тот, кто договаривался со мной о свидании, никогда в девять не придет, я бегу, задыхаюсь, чтобы успеть вовремя, а человек приходит к одиннадцати. Уэйд меня предупредила: "Если ты потерпишь, травма твоя на две недели. Выйдешь на корт - на четыре месяца". Но что же делать, когда на траве Форест-Хилл полагалось на разминку только двадцать пять минут и все время распределено заранее? Так как я в числе сеяных игроков, да еще и вторая, то мне давали минут на десять больше. Катя Эбенхауз, моя подруга из ФРГ, записана на тренировку вместе со мной. Я, конечно, согласна с Уэйд, но как же Катя? Она из-за меня не поиграет на траве? Я выхожу на корт, хотя не могу на ногу наступить, и разминаюсь эти тридцать пять минут, разменяв их в итоге действительно на четыре месяца. Еще долгое время после того, как нога зажила, я легко могла бегать в сторону, но взять резкий старт вперед у меня не получалось.

Никак не удавалось поставить мне диагноз, пока знаменитый хоккейно-футбольный врач ЦСКА Олег Маркович Белаковский, к которому я попала, не познакомил меня с Яковом Михайловичем Коцем - специалистом по электростимуляции. Оказалось, что у меня сдвинулась косточка. Сухожилие, которое прикрепляется к ней, как показал рентген, никак не может поставить косточку на место. Яков Михайлович Коц меня вылечил. С августа до зимы я не выходила на корт, пропустила первенство СССР, тренироваться начала только в декабре. Казалось, новый, 1975 год не сулит мне ничего хорошего, но в январе я уже отправилась играть в Австралию. В Аделаиде обыграла Гулагонг и успокоилась.

...Первые мои значительные успехи в спорте совпали с началом моей семейной жизни. Как мы поженились? Витя за мной ухаживал с детских лет. Следовательно, свою преданность он мне доказал, и наступил момент, когда нам уже не оставалось ничего другого, как пожениться. Мне хотелось полной самостоятельности и независимости, которые, как мне казалось по молодости, должна дать собственная семья. Свою руку и сердце Витя предложил давным-давно, других претендентов я и не искала. Мама считает, что она о нашем намерении пожениться узнала случайно, подслушав наши планы, которые мы строили, сидя на кухне, сообщив позже о них отцу. На самом деле все выглядело куда смешнее. Витя раз двадцать пять приходил то с тортом, то с цветами, но храбрости на дальнейшее у него не хватало, не поворачивался язык сказать то, что полагалось. И в какой-то уже, наверное, двадцать шестой визит он попал в ту минуту, когда меня за что-то ругала мама. "Ты мне надоела, - возмущалась она, - хоть бы кто-нибудь тебя замуж взял". - "Можно я возьму?" - прошептал Витя. Маме сразу стало плохо, а папа всю ночь не спал и почему-то страшно возмущался Витиным поведением. Это потом он стал считать Витю лучшим в мире зятем.

После принятия такого важного решения я уехала в Австралию на тридцать пять дней. Перед отъездом мы пришли в загс, но заявление у нас брать отказались. По правилам загса заявление подавать полагалось за три недели вперед, а не за два месяца. Присылать в Москву заявление из Австралии? Подобное никто еще не делал... И в это время теннисистов пригласили в Моссовет. Там нас принимает зампред исполкома Пегов, с которым я ездила в Америку. Ничто так не сближает советских людей, как совместное пребывание за рубежом с суточными, которые, по-моему, ниже прожиточного уровня безработных. "Анатолий Михайлович, - сказала я, - у меня не берут заявление во Дворце бракосочетания". - "Кто у тебя не берет заявление, Олечка? Когда ты хочешь расписаться?" - "Двадцать пятого февраля". - "Да ты что, ты же армейка, надо двадцать третьего, в День Советской Армии". Я подумала, спорить здесь не буду, а во дворце поменяю, как хочу. Он тут же позвонил директору дворца и сообщил, что Морозова придет двадцать третьего и в этот день надо зарегистрировать ее брак. Когда мы с Витей пришли заполнять бланки, я заикнулась по поводу двадцать пятого. В ответ: "Нам сказали из Моссовета - двадцать третьего", и таким тоном, что стало ясно, обсуждению решение Моссовета насчет моей собственной свадьбы не подлежит. Так мы и поженились в День Советской Армии, как сказал Пегов.

II. В КОМПАНИИ ЛУЧШИХ