Только одна ночь - [23]

— Не могу я сегодня, поймите вы. Трудно мне…

— Ладно, — согласился старший. — Пойдешь на погрузку. Там повеселее. Только за краном смотри, а то крановщик опустит на твою голову бетонную плиту.

— Так я пойду?

— Иди, иди. Скажешь там крановщику, что я послал.

В тот день Женя едва доработал до конца смены. Все. Это конец. Вокруг темнота. Дальше — никакого просвета, никаких надежд. Пойти к дневальному в соседнюю казарму, к пехоте. Поболтать с дежурным — пехота любит рассказы об авиации, он часто бывал у них и каждый раз «расскажи да расскажи». «Дежурный уснет, у него ключи от оружия. Возьму ТТ. Тульский. Токарев. Холодная, вороненая сталь ствола. Медный патрон. Только один. В ствол… Что ж — неудачнику на этом свете делать нечего. Хотя — это в общем-то очень глупо. А мама? С кем она, моя бедная мама? Да, мама, трудно тебе, но и я не могу больше. Я лишен мечты. За что? Я не могу больше жить. Прости меня, моя бедная мамуля. Я, видно, плохой сын. Чего-то во мне не хватило. Жизненной стойкости, наверное. Рос без мужского догляда и вырос хлюпиком. Мужчин взращивают настоящие мужчины. Оставаться без мечты — без руля и без ветрил — нельзя. Я не смогу так жить».

Он не знал, что маршал сразу после возвращения в Москву потребовал личное дело бывшего курсанта Седых, прочел служебные и летные характеристики и написал на углу справки, затребованной по его указанию: «Вернуть тов. Е. Седых в училище. Завершить летное обучение с присвоением ему офицерского звания. 22.12.50 г.»

Решение отправили из Москвы почтой; среди обилия различных документов оно несколько дней «спускалось» с верхней ступени по множеству инстанций, обрастая резолюциями и указаниями.

…Дневальный оказался хорошим парнем, любителем послушать интересные истории, и Женя сразу же расположил его, рассказав о том, как первый раз поднялся в небо, как впервые прыгал с парашютом из кабины По-2. Дежурный стоял рядом и слушал. Женя изредка бросал на него короткие взгляды и мысленно торопил его: «Чего же ты торчишь здесь? Тебе уже отдыхать пора. Вон и глаза в штопор завалились. Иди, друг, иди в свою келью баиньки». Дежурный будто внял безмолвным советам Жени и отправился в комнату отдыха.

Новогодняя ночь длилась долго; большинство солдат, постояв возле установленной в казарме нарядной елки и послушав импровизированный концерт, отправились спать. Затихла радиола, погас свет в спальных помещениях, сник дневальный, опершись на тумбочку; из комнаты отдыха слышались легкий храп и посвистывание спящего дежурного. «Пора, — сам себе приказал Женя. — Скоро смена дневального. Тот, новый, будет бодрствовать до утра». Женя полистал для вида подшивки газет и незаметно прошел в комнату дежурного. Теперь осталось нащупать в его кармане связку ключей, вынуть, открыть стоявший у стены ящик с пистолетами.

Укрывшись за высоким, узким ящиком с оружием, Женя прижался к стене. В голове гудело, ноги подкашивались, ощутимо дрожали пальцы рук. «Как же я смогу залезть в чужой карман… Это же подло. Человека же потом засудят. Из-за меня засудят. Нет! Не могу…»

Он осторожно выскользнул из комнаты, постоял для видимости возле стенной газеты и, пройдя мимо дремавшего дневального, вышел на улицу и зашагал к своей казарме.

— Ты где был? Тут тебя искали! — встретил его дневальный.

— Кто искал?

— Командир. Ругался…

— Не знаешь, зачем искал? — Женя почувствовал легкий озноб. «Никому здесь не нужен и вдруг — искали. А, наверное, решил выговорить угрозы офицера из комиссии за обращение к маршалу… Что ж, пусть высказывает, не страшно».

Повернулся и застучал каблуками сапог по ступенькам. Его нагнал дневальный, когда он повернул за угол казармы:

— Постой, Седых! Тебя опять ищут! К телефону!

— Ну тебя к черту! — огрызнулся Женя. — Отстань! И не ходи больше за мной.

— Вот дубина! Там какая-то телеграмма тебе.

«Наверное, поздравительная, от мамы», — мелькнула затаенная мысль.

Женя повернулся и бросился бежать к казарме; схватил телефонную трубку, отдышавшись, крикнул:

— Курса… Военный строитель Седых слушает!

— Ты где, Седых, так поздно шастаешь? Тебя ищут, а твой след давно простыл! — загремел чей-то голос.

— Я был у соседей. У них елка новогодняя.

— Хватит врать-то! «Елка новогодняя»! Сидел у какой-то красавицы, наверное? Ладно, — примирительно сказали в трубке. — Тут телеграмма тебе.

— А кто это говорит? — спросил Женя на тот случай, если предстоит отпрашиваться и идти за телеграммой.

— Замэнша майор Козельский. Ты, наверное, подумал — праздничная телеграмма? Не, брат, служебная. Не падай — держись за потолок. Есть указание откомандировать тебя снова в училище! Завтра получай «бегунок», подпиши его у должностных лиц, сдай в штаб, и в восемнадцать ноль-ноль чтоб ноги твоей здесь не было! Понял, летун?

Замэнша — заместитель начальника штаба — говорил еще что-то, но Женя ничего больше не слышал; в голове шаровой молнией, испепелив все остальное, носился клубок слов: «откомандировать», «училище», «указание»…

Дневальный заметил, как расширились у Жени глаза, как вспыхнуло лицо, расслабленно повисли руки, и услужливо подставил табуретку. Женя опустился на нее, положил трубку на телефонный аппарат; перепугав растерявшегося дневального, вскочил, обхватил его, приподнял в воздух и принялся кружить по коридору.