Только один год. Лишь одна ночь (сборник) - [43]

– В Индии самый низкий процент разводов. На Западе – половина. И то если вообще женились, – с отвращением сказал он. – Вот послушай: все мои деды, тети, дяди, родители, братья, все женились по договоренности. Были счастливы. Жили долго. А один мой брат выбрал брак по любви, два года прошло, детей нет, и жена бросила его с позором.

– Что произошло? – поинтересовался я.

– То, что они были несовместимы, – сказал он. – Путешествовали без карты. Так нельзя. Надо, чтобы все было толком продумано. Завтра я тебе покажу.

Поэтому сегодня Навал принес мне копию натальной карты, составленной для того, чтобы определить, совместимы ли они с его невестой Гитой. Он твердо стоит на том, что на карте показано их счастливое совместное будущее, уготованное богами.

– В таких делах надо полагаться на более мощные силы, чем человеческое сердце, – считает он.

Карта чем-то напоминает уравнения Вау, листок разделен на секции, в каждой из них начерчены различные символы. Вау верит, что все жизненные вопросы можно решить посредством математических принципов, но, думаю, даже ему это показалось бы натянутым.

– Не веришь? – с вызовом спрашивает Навал. – Назови хоть один прочный брак по любви.

Лулу задавала мне похожий вопрос. Когда мы сидели в кафе и спорили о любви, она спросила, какая пара не утратила влюбленности, сохранила свои чувства. Я назвал Яэль и Брама. Их имена сами слетели с языка. Это было так странно, потому что за два года путешествий я никому о них не говорил, даже тем, с кем мы долго ездили вместе. И как только я их назвал, мне захотелось рассказать ей о них все, как они познакомились, как похожи были на кусочки пазла, которые должны стоять рядом, и как мне казалось, что для меня там нет места. Я так давно о них ни с кем не разговаривал, что и забыл, как это делается. Странным образом мне казалось, что, хотя я ничего и не сказал, она все уже знала. Я жалею, что все же промолчал. Добавим и это к списку моих раскаяний.

Я собираюсь рассказать о них Навалу. О том, что у моих родителей был весьма яркий брак, основанный на любви, но, с другой стороны, может, в их картах был предначертан и его конец. Интересно: если бы ты знал, что эта любовь длиной в двадцать пять лет в итоге тебя сломает, ты бы рискнул? Ведь это, наверное, все равно неизбежно? Если ты теряешь такое счастье, значит, когда-то оно у тебя было. Все опять упирается в закон вселенского равновесия.

– Я считаю, что все эти влюбленности – ошибка, – продолжает Навал. – Ну, посмотри вот на себя. – Это звучит словно обвинение.

– А что я?

– Тебе двадцать один, и ты совсем одинок.

– Не одинок. Я с тобой.

Навал смотрит на меня с жалостью, напоминая, что хоть мы и приятно проводим с ним эти дни, я должен у него кое-что купить, а он – мне продать.

– Жены у тебя нет. А я спорить готов, что ты любил. Да и не один раз, как во всех этих западных фильмах.

– Нет, вообще-то я ни разу не любил. – Навал удивлен, я собираюсь объяснить, что хоть не любил, но влюблялся. И что это совершенно разные вещи.

Но я снова осекаюсь. Потому что опять из пустыни Раджастхана попадаю в то парижское кафе. Я как сейчас слышу скепсис Лулу, с которым она отреагировала на мои слова: «Есть огромная разница между тем, чтобы влюбиться, и чтобы полюбить». Я потом намазал «Нутеллу» ей на запястье, вроде как чтобы продемонстрировать, что имею в виду, но на самом деле это был лишь повод попробовать ее на вкус.

Она рассмеялась. Сказала, что разница между «влюбиться» и «полюбить» – надуманная. Похоже, ты просто бабник. Просто признайся себе в этом.

Вспомнив это, я улыбаюсь, хотя Лулу, которая столько всего в тот день поняла обо мне правильно, на этот счет ошиблась. В Израильской армии Яэль была десантником, и однажды она рассказала, что чувствуешь, когда прыгаешь с самолета, несешься в воздухе, со всех сторон ветер, возбуждение, скорость, содержимое желудка подступает к горлу, жесткая посадка. У меня вот то же самое в отношениях с девушками – ветер и возбуждение, желание, свободное падение. И все резко кончается.

Хотя, как ни странно, тот день с Лулу не был похож на падение. Мне казалось, что я, наконец, докуда-то добрался.

Мы с Навалом пьем чай, слушаем музыку, разговариваем о предстоящих в Индии выборах, футбольных чемпионатах. Солнце жжет даже через навес, от жары мы смолкаем. В такое время посетителей не бывает.

У меня звонит телефон, нарушая идиллию. Наверняка Мукеш. Только он мне звонит. Пратик пишет сообщения. Яэль молчит.

– Уиллем, все тип-топ? – интересуется он.

– Все о’кей, – говорю я. Согласно его иерархии, «о’кей» на ступеньку выше «тип-топа».

– Отлично. Не беспокойся, но я звоню сказать, что планы изменились. Отменилась поездка на верблюдах.

– Отменилась? Почему?

– Они заболели.

– Заболели?

– Да, да, рвота, понос, просто ужас.

– А нельзя другой вариант найти? – трехдневная поездка на верблюдах по пустыне – единственная часть путешествия, которую я предвкушал с радостью. И продляя его на неделю, я просил Мукеша ее перенести.

– Я пытался, но следующий тур, на который можно попасть, – еще через неделю, тогда ты в следующий понедельник не сможешь вылететь в Дубай.