Только один год - [4]

– Можно, я дам адрес друга? – спрашиваю я.

– Мне все равно, хоть английской королевы, мне главное, чтобы было, куда счет отправить.

Могу дать адрес Брудье в Утрехте.

– Секундочку, – говорю я.

– Не спеши, mon chéri.[10]

Я опираюсь на стойку и начинаю рыться в записной книжке, пролистывая множество страниц с адресами людей, с которыми познакомился за последний год. Куча имен, которых я даже не помню, которые я забыл еще до того, как получил по голове. Есть, например, такая запись: «Не забывай про пещеры в Матале». Пещеры я помню, как и девушку, которая это написала, но забыл, почему должен хранить это в памяти.

Я отыскиваю адрес Роберта-Яна в самом начале записной книжки. Зачитываю его вслух, откладываю книжку, и вдруг она сама раскрывается на одной из последних страниц. Там какой-то незнакомый почерк, поначалу я думаю, что стал видеть совсем хреново, но потом понимаю, что написано просто не на английском или голландском, а на китайском.

На миг я оказываюсь уже не в больнице, а на лодке, с ней, она рисует в моей записной книжке. Я вспомнил. Она говорила по-китайски. И показала мне иероглиф. Я перелистываю страницу и вижу вот это:

Перевод не подписан, но я откуда-то знаю, что означает иероглиф.

Двойное счастье.

Я смотрю на значок в своей записной книжке. Потом вижу увеличенную версию на вывеске. Двойное счастье. Она там?

– Есть ли неподалеку китайский ресторан или магазин? – спрашиваю я.

Секретарь чешет голову карандашом и обращается к коллеге. Они начинают спорить, где лучше поесть.

– Нет, – объясняю я. – Есть не надо. Вот что я ищу, – и показываю им значок в записной книжке.

Они переглядываются.

– Китайский квартал? – спрашиваю я.

– В тринадцатом округе.

– Это где?

– На Левом берегу.

– «Скорая» привезла бы меня оттуда сюда?

– Нет, конечно же.

– Есть еще один, поменьше, в Бельвиле, – говорит другая женщина.

– Это недалеко, в нескольких километрах отсюда, – добавляет первая и объясняет, как добраться до метро.

Я надеваю рюкзак и ухожу.

Но недалеко. Кажется, что он заполнен мокрым цементом. Когда два года назад я уезжал из Голландии, у меня было куда больше вещей. Но тот рюкзак украли, и больше такой огромный я брать не стал. Время шло, рюкзаки становились все меньше, потому что человеку вообще-то не так много нужно. Сейчас у меня лишь сменная одежда, несколько книг, кое-что из туалетных принадлежностей, но теперь уже кажется, что и этого чересчур много. Когда я спускаюсь в метро, рюкзак на каждой ступеньке бьет по спине, и боль пронзает ножом до самой глубины.

– Тебя побили, но не сломали, – сказал доктор Робине перед моим уходом. Я подумал, что это про мой дух, но оказалось, что про ребра.

Спустившись на платформу, я вынул из рюкзака все, кроме паспорта, кошелька, записной книжки и зубной щетки. Когда подойдет поезд, остальное я оставлю здесь. Вес теперь меньше, но мне не легче.

Китайский квартал в Бельвиле начинается сразу у метро. Я пытаюсь найти иероглиф, нарисованный в записной книжке, но вывесок здесь слишком много, и все эти неоновые рисунки не похожи на мягкие линии, которые она нарисовала на бумаге. Я спрашиваю, где найти двойное счастье. Я даже не знаю, что ищу – место, человека, еду, состояние души. Китайцы как будто пугаются меня, никто не отвечает. Я уже начинаю думать, что на самом деле говорю не по-французски, что мне это только кажется. Наконец один седой старик с резной тростью, пристально посмотрев на меня, отвечает.

– От двойного счастья ты очень далеко.

Я уже собираюсь спросить, что он хотел этим сказать, но тут замечаю собственное отражение в витрине магазина: под глазом набухший синяк, на повязке, закрывающей лицо, проступила кровь. И мне становится ясно, что он подразумевал не какое-то конкретное место.

Вдруг я замечаю знакомые буквы. Не иероглиф «двойное счастье», а «SOS» с той таинственной майки, в которой я очутился в больнице. Сейчас я вижу такую же на парне моего возраста с ирокезом и многочисленными металлическими браслетами на запястье. Может, он имеет какое-то отношение к двойному счастью.

Я из последних сил нагоняю его. Хлопаю его по плечу, он оборачивается и делает шаг назад. Я показываю на майку, собираясь спросить, что это означает, но тут он сам обращается ко мне на французском.

– Что с тобой произошло?

– Скинхеды, – отвечаю я на английском. Хотя это слово на всех языках звучит одинаково. И добавляю по-французски, что на мне тоже недавно была такая майка.

– А, – говорит он и кивает. – Расисты ненавидят «SOS». У них крайне антифашистские тексты.

Я киваю. Ко мне уже возвращается память о том, почему меня избили, и к майке это имеет мало отношения.

– Ты можешь мне помочь? – спрашиваю я.

– Тебе, мой друг, кажется, нужна медицинская помощь.

Я отрицательно качаю головой. Не это мне нужно.

– А чем помочь? – интересуется он.

– Тут где-то должно быть место с таким иероглифом.

– Что это?

– Двойное счастье.

– А что это такое?

– Я сам точно не знаю.

– Но что именно ты ищешь?

– Может, магазин. Ресторан. Или клуб. Не представляю, честно.

– Да ты, похоже, ни хрена не знаешь.

– Я знаю, что ни хрена не знаю. Это уже кое-что, – я показываю на огромную шишку на голове. – Мысли все спутались.