Только не в восемь, дорогой - [19]

Барри удивленно посмотрела на нее:

– Я так выгляжу?

– Угу.

– Чудно, – сказала она, и в голосе у нее промелькнула печальная нотка. – Я тоже это чувствую.

Они помолчали, а потом Даниель осторожно спросила:

– Ведь ты расстроилась не из-за того, что Майкл настоял на изменении текста?

– Почему ты так думаешь?

– Потому что знаю тебя: ты человек упрямый, от своих взглядов не отступаешь, но раньше в таких случаях ты не вешала носа.

– О'кей. Ты права, – нехотя призналась Барри. – Боже мой, я работала над таким количеством передач, что давно должна была смириться с неизбежностью чужих поправок. Это же само собой разумеется.

– Но то были чужие замыслы, не твои, – напомнила ей Даниель. – Может, тут затронута твоя гордость?

– Отчасти так и есть, наверное. Я люблю «Снова до свиданья» всем сердцем. И верю в него. Но дело совсем не в этом.

Даниель недоуменно подняла брови.

– А в чем еще может быть дело?

Барри устало опустилась в кресло, стоявшее рядом с ее столом. Когда она заговорила, в голосе у нее прозвучало разочарование и боль.

– Дани, он даже не выслушал меня. Я пришла, чтобы обсудить все разумно…

– Разумно? – с сомнением повторила за ней подруга.

Барри усмехнулась:

– О'кей, я вломилась к нему, как базарная торговка. Но я знала, о чем говорю. Мои доводы были вполне вескими, а он и слушать не стал. Он все решил заранее.

– Руководители компаний, отвечающие за содержание программ, как правило, отличаются скрытностью, ты что, в первый раз с этим сталкиваешься? По крайней мере ты сделала все, что могла.

– Но ведь это Майкл! – жалобно простонала она.

Белесые брови Даниель насмешливо поднялись над серыми глазами.

– А ты постепенно все больше влюбляешься в него.

Барри уставилась на нее с открытым ртом.

– Нет! Никогда! – негодующе воскликнула она. – Не будь смешной. Да я его и знаю-то всего без году неделю.

– Ты знаешь, что он сильный, умный, властный, за словом в карман не полезет и что у него потрясающая фигура. Если ты поинтересуешься моим мнением, то я тебе скажу: ты всю жизнь искала именно такого. Он, может быть, единственный мужчина, которого тебе не удастся держать под каблуком. Не это ли тебя останавливает? А может, это твоя последняя попытка остаться независимой, прежде чем броситься в его объятия?

– Даниель, ты не находишь, что, претендуя на роль моей подруги, ты очень странно проявляешь свои дружеские чувства?

– Я всего лишь стараюсь заставить тебя увидеть очевидное.

– Что я втюрилась в Майкла Комптона?

– Ха-ха, – ухмыльнулась Даниель. – Как говорится, по уши.

– Ты с ума сошла!

– Если я ошибаюсь, тогда почему маленькое разногласие по поводу этой сцены приобретает такое большое значение? – иронически проговорила Даниель.

– Потому, что это выглядит так, словно он отвергает меня, мои взгляды, мои ценности. Тебе бы тоже не понравилось, если бы кто-нибудь попробовал сделать фарш из твоих убеждений.

– Не сомневаюсь, – с преувеличенной готовностью согласилась Даниель. Теперь Барри ждала насмешки. – Особенно если бы этот «кто-нибудь» был мне дорог и больше всего на свете я желала услышать от него одобрение и похвалу.

– Повторяю, – стояла на своем Барри. – Я не влюблена в Майкла Комптона.

– Ладно, – натянуто произнесла Даниель. – А я чемпион мира по парашютному спорту.

Подмигнув, она изобразила отлично продуманное тактическое отступление. Ее никогда не покидало режиссерское чутье.

– Увидимся на съемочной площадке, – обронила она и подчеркнуто громко захлопнула дверь.

Барри посмотрела ей вслед, затем стала перебирать бумаги на столе, а сама все думала и думала: ну почему она такая несчастная? Возможность того, что Даниель права и она начинает влюбляться в Майкла Комптона, отвергалась ею полностью и бесповоротно. Абсурдно даже думать об этом. То, что Даниель говорила о нем, все правильно, и даже больше чем правильно. Он обходительный и добрый, и ни один мужчина до него не вызывал у нее подобных чувств. Он даже сказал, как ему хотелось бы, чтобы она во всем добилась совершенства. Не то чтобы она поверила ему. Эту песню поют многие мужчины, перед тем как попросят отказаться от чего-нибудь важного. Боже мой, подумать только, как он сегодня искорежил ее замысел!

Его нежелание прислушаться к ее доводам, отказ обсудить их – это настоящий деспотизм. Тем более что другим он позволяет какие угодно сцены насилия, не говоря уже о самом непристойном сексе. Правда, это после девяти часов вечера. А ей не позволяет даже ничтожнейшей нескромности, и только потому, что она появится на экране в восемь. Где тут логика?

Нельзя сказать, чтобы спор с ним дал какой-нибудь результат. Он твердо стоял на своем, а за последние два дня она видела достаточно доказательств тому, как он упрям, и понимала, что дело тут безнадежное. Нужно придумать какой-то новый ход, чтобы отсутствие нежелательной сцены не разрушило общего замысла. Если это так уж нужно, Хит вполне мог бы что-нибудь придумать.

Пока она соображала, как нацелить Хита на сотворение чуда, в дверь постучали.

– Войдите.

Дверь открылась, и в проеме появилась голова Майкла. Он неуверенно заглядывал в комнату, словно опасаясь, что его встретит пулеметная очередь.