Только б жила Россия - [94]

Алларт беззвучно шевелил губами, силясь вымолвить слово.

— План-то с броском и в самом деле был хорош, — возразил Брюс. — Вышли б сейчас к горе, кабы не дожди.

Петр помедлил немного. «Человек себя не жалеет, по все дни в хлопотах, сынишко его при Лесной жизнь отдал… Черт, всегда я этак!» И вслух:

— Ну-ну, инженер, не серчай. Вместе решали, вместе отвечать перед богом и людьми. — Он вслушался в гул канонады у западных верков крепости, вкось глянул на злополучные апроши, сказал с натугой: — Аминь той затее. Требуется новое, врагом неожидаемое!

— Так! — подтвердил Борис Петрович.

Светлейший усмехнулся. Когда-то фельдмаршал мог и покуражиться для видимости, и напомнить бомбардир-капитану о своем воинском старшинстве, и одернуть строго, при всех, теперь внимал в оба уха, торопливо соглашался. Речь шла о куда более серьезном, чем рядовая летняя кампания, — если разобраться, государство на волоске висит!

— Господин генерал от кавалерии, — прозвучал голос Петра. — Что скажешь умное вдобавок? Спорил ты зело горячо…

Тот — в какой сегодня раз — наклонился к карте, засновал пальцем туда-сюда.

— Я мыслю, мин херц, так. Поискать бы опору посуше, встать ногой, пока швед не распознал и не раскачался. Первый шаг!

— Ага, уже кое-что. Ну а дальше?

— А где? Где ее сейчас найдешь? — Александр Данилович в тягостном раздумий поскреб висок. — Может, ударить с зюйда?

— Пробовали мы там, когда помощь Келину подавали по весне. Ай забыл? — угрюмо отозвался Шереметев. — Голым-голо, открыто с четырех сторон. Помнится, не успели навесть переправы, Карлус гвардией напер.

— Да, все на виду, — согласился Меншиков.

— Стало быть, зюйд отпадает?

— Начисто! Конница еще проедет, поскольку за ней быстрота, а инфантерия никак…

Борис Петрович прошелся подслеповатым взглядом вдоль монастырских высот, подвигал дряблыми губами.

— Может… норд попытать, полуночную сторону? — просипел он, чтобы тут же отказаться от своих слов. — Нет, нет, сказал сдуру. Там, у плотин-то, и горушек пропасть, и завеса крепкая, под начальством… дай бог памяти…

— Спарре и Штакельберга, господин фельдмаршал, — уточнил Алларт, знавший назубок весь генералитет шведской армии.

— Ты сказал — Шпар? Это новоявленный комендант московский? Ах, даже губернатор?! — Петр конвульсивно дернул шеей. — Ладно. Встретимся — поговорим!

Поодаль сверкнуло огнисто, раскатился приглушенный гром, над береговой стрелкой вскружились водяные смерчи.

— Только грозы нам и не хватало… — Фельдмаршал осенил себя крестом. — Карту держите, унесет!

— Не перебраться ли в шатер? Свят-свят-свят! — пугливо заметил Мусин-Пушкин.

— Не до того… — в запальчивости отмахнулся Петр. — К делу, камрады, к делу. Опрокинем заслон, оседлаем взгорки, что дальше?

Генералы сызнова сгрудились, навострили очи в план. Дальше, от северных высот и почти до города, лежало длинное подковообразное поле, стиснутое двумя лесами: с запада — Будищенским, с востока — Яковецким, густо изрезанным оврагами.

— Лес… Крайне опасно, ваше величество, — усомнился Алларт.

— Кто из-под палки солдат в бой гонит, ему опасно. Русак и малоросс, на чью землю война шагнула, не побегут. Вспомни Лесную! Швед в дебрь порскнет — у него расстройство, а мои потешные и гренадеры — там как рыба в воде!

Светлейший замер, лихорадочно соображая, хлопнул себя по острому колену.

— Ты прав, мин херц, только с норда. Подступ единственный, тем самым дефилеем!

Петр сдержанно-радостно улыбнулся, измерил циркулем дорогу между Полтавой и северными переправами.

— Далеконько, вы замечаете? Миль шесть, а он тут по рукам-ногам скован, Келинским геройством.

Застолье оживилось.

— Да, Карлус от крепости не отвернет, гонор больно велик!

— Ни в коем разе. Чай, десятый год противоборствуем, узнали сполна!

— Ловит серый, ловят и серого!

Не ликовал, пожалуй, один Шереметев. Грудью налег на стол, вгляделся в рисунок поля, крякнул.

— Все ж таки… место больно закрытое. А швед не дурак. Падет как снег на голову, и не ойкнешь.

— То тебе открытое — плохо, то закрытое — нехорошо! — гаркнул Петр Алексеевич. — Привередничаешь… Или, по-твоему, бросить и норд?

— Нет, нет, иного пути не вижу! — заспешил Борис Петрович. — Генеральная баталия сама на блюде не приплывет…

— О том и разговор. Слишком тугой узел затянулся. Не разрубим — своя башка с плеч. На Полтаву, камрады, весь мир ноне смотрит, гадает, чей будет верх! — Петр заговорил спокойнее. — Действуй, фельдмаршал. Перво-наперво казачьи пикеты на ту сторону, а с темнотой — главный корпус. Кое-какие легкие роты оставь на месте, дабы швед рокировку не тотчас углядел. И мой шатер покуда тут покрасуется. Бог с ним, обойдусь!

Гроза надвинулась вплотную, опоясала пойму огненно-синими всхлестами, загнала-таки совет в укрытие. Предупредительный Макаров достал венгерского, наполнил чарки.

— Время как железо горячее. Остынет — неудобно к ковке будет! — произнес Петр, чокаясь с генералами. — Желаю сей накал сберечь и великий подвиг учинить вскоре!

Он выпил до дна, что-то вспомнив, подозвал к себе Мусина-Пушкина, — тот вместе с Кикиным в ночь прикатил из первопрестольной.

— А ну, командир над печатным двором, ответствуй: до каких пор будешь околесицу плести? — Он ткнул пальцем в груду книг на столе. — Тошно читать, ей-богу, хотя б того же Пуффендорфия. В оригинале — что? Сурово и колко о свойствах людей русских. Выпустили, свою честь пощадили?