Только б жила Россия - [10]

Столы, расставленные двойной дугой на полверсты, ломились от всяческой снеди — жареной и пареной, вяленой и копченой. Грудами лежали куры, ути, гуси, тетерева, косяки буженины, кострецы говяжьи, щуки в капусте, караси с лопату, обок — в сулеях, в штофах, просто в жбанах — питье самое разное: водка, брага, романея, вино боярское, меды вишенные, смородинные, паточные.

У пушкарей засосало внутри.

— Нам-то можно, господин сержант?

— Нужно! С утра не емши, надо понимать. А вот хмельным блазниться не советую. Взыщу! — И вслед сорвавшимся вскачь питомцам: — Сбор посередке, через час!

К столам для воинских людей артиллеры пробились не сразу, почтительно расступаясь перед бравыми преображенцами, семеновцами, ингерманландцами, ну а со своей ученической братьей не церемонились, оттирали в сторону, как могли. Пашка-женатик первым влетел, двигая локтями, промеж навигаторов, утвердился скалой, за ним прихлынули остальные.

— Р-разговеемся! — Пашка огляделся, весело потер руки, принялся оделять снедью тех, кто поспевали сзади. — Макар, лови кусочек с коровий носочек! Тебе, Севастьян, пирог пряженый: таких в школе не подавали отродясь! Кому яйцо каленое, кому полоток? Жми-дави!

Не медлил и сам. Опрокинул стакан перцовой настойки, приналег на гуся под черным взваром, заедая толсто нарезанными ломтями сочной свинины. С треском дробил хрящи, отдувался, подгонял соседей. И — прекратил хрупанье.

— Черт, о дневальных забыли… Да и Михайла ушел, не дождамшись! — Он ухватил увесистый говяжий язычище, несколько пышек, посовал в глубокие карманы. — Так-то будет ловчей!

— Ага, если по дороге не стрескаешь! — подкусил Ганька Лушнев, точно пришпиленный к жбанам и сулеям.

— Или я ненагрыза какой? — обиделся Павел.

Макарка Журавушкин вдруг прыснул, указал в сторону?

— Эва, те самые, «короеды»!

И впрямь, невдалеке перекипали темно-коричневой гурьбой рекруты полка Мельницкого, среди них Митька Онуфриев, косенький рейтарский сын и другие.

Пушкари и драгуны, потеснив щеголей-навигаторов, оказались бок о бок, чокнулись, выпили.

— Как, Митрий, в «гулящие» сызнова не тянет? Аль под монастырь? — улыбчиво справился Макарка.

Тот свел густенные брови.

— Нет, уволь. Тут я человек, смекаешь? Малость повременю, и архимандрит подождет со своей плеткой-лестовкой!

— А если… пуля?

— Бедовали в одной яме, умрем на одном бугре! — отчеканил нижегородец. И Савоське тихо: — Маркитанточка наша идет!

Мимо чуть ли не бегом торопилась Дуняшка, разрумяненная крепким морозцем, в распахнутой шубейке. Митрий поймал ее за руку, поставил перед собой.

— Откуда такая запиханная?

— Не говори. С ног сбились! То к увечным с государевой снедью, то туда, то… — Маркитантка наконец увидела Савоську, от неожиданности осеклась на полуслове. Молчал и он, застигнутый врасплох.

— Добрые люди здороваются, встречаясь, — усмехнулся Митрий. — Дети вы малые, ей-богу.

Дуняшка помедлила немного, встрепенулась, туго-натуго затянула платок. «Побегу, товарки зовут…» — обронила и бесследно затерялась в толпе.

— А ты ей понравился, еще тогда, — молвил Митрий. — Все уши продолбила после учений: кто он, тот светлокудрый, да что он, да из какой округи.

— Не бреши, — пробормотал Савоська, жгуче покраснев.

— Средь сотен враз углядела!

Поодаль, в тесной бомбардирской компании, стоял сержант, — внимал, округлив глаза, рокотал взволнованным басом.

— Никак свои встренулись? — предположил Макар.

— Первые расейские солдаты! — подмигнул косенький Свечин. — И наипервые — Матюшкин да Бухвостов. Ноне в офицерьях, начинали вроде вашего сержанта.

Пашка-женатик замер с оттопыренной щекой, погрустнел.

— Уйдет он от нас, помяните мое слово…

— Не накаркай, — одернул его Савоська Титов.

— А вот раскинь: аль бомбардирская рота, где капитаном сам государь, аль мы — шантрапа всякая… Уйдет! — Пашка безнадежно махнул рукой.

— И скатертью дорога! — просипел Ганька.

Филатыч словно угадал, что речь о нем, — подошел, мельком покосился на опьяневшего Ганьку, со значением кивнул Савоське, всем дружески улыбнулся, сказал:

— С посланником-то свейским какая история! Господин бомбардир-капитан так ему и влепил, когда шествовал мимо: поскольку Ингрия и почти все, что нам исстари принадлежало, снова у нас, не пора ли о мире подумать? Мол, потому и войска маршируют мушкетными дулами вниз… Но буде король Карл заартачится — русские употребят все средствия в защиту государства своего!

— Врезал… Ну а посланник?

— Живенько на подворье укатил, депешу строчить… Ему что-о-о! Гуляет ровно гость, никем не утесненный, зато наш посланник, князь Хилков, в стекольнской темнице доселе… — Сержант угрюмовато огляделся. — Как, чада милые, насытились? Айда к Пресне, огненное действо зреть!

Не скоро утихла в тот вечер Москва. Гульба перекинулась в палаты, дома и избенки: пили все, кроме самых малых. Поглазев на фейерверк, диковинно вспархивающий над царской деревней, бегом поспевали за стол… В одной из подворотен лежал старенький поп, вольготно раскидав руки, меховая шапка-кучма валялась в стороне. Пушкари приостановились. Может, ослаб, молитвы творя? Пять всенощных впритык, мыслимо ли!

— Помочь бы надо, ведь околеет… — сказал сердобольный Павел. — Батюшка, воспряньте, до матушки сведем!