Толкиен. Мир чудотворца - [81]
Когда хоббиты оказываются в плену у Вяза, «он [Фродо] срывался на визг, но сам себя почти не слышал: поднятый Вязом вихрь обрывал голос, бешеный ропот листвы глушил его. Но Фродо продолжал отчаянно верещать — от ужаса и растерянности».
Это — настоящее заколдованное царство, предстающее перед глазами не на шутку испугавшихся хоббитов в самом жутком своем виде.
Впрочем, опасность порой таится не только в деревьях, но и в «священных» камнях, известных еще по артуровским легендам. У Толкиена первый «священный» камень появляется так:
«Впереди перед ними лежала глубокая долина, ее замыкали два отвесных склона… он [Фродо] поглядел на восток и увидел плосковерхие зеленые курганы — у некоторых вершины были пустые, а из других торчал белый камень, как сломанный зуб».
Внезапно на хоббитов опускается мгла — знак перехода в иной мир, или по–кельтски Сид. Перед Фродо вдруг вырастают два громадных каменных зубца, он проходит между ними — и замечает, что спутники его куда–то подевались. И тут Фродо различает тень и пару глаз, пригвождающих его к земле ледяным взглядом. И что же дальше?
«Умертвив схватило его, околдовало, и теперь он во власти мрачных чар, о которых в Хоббитании даже и шепотом говорить боялись».
Но Фродо сопротивляется изо всех сил — ведь не случайно Гэндальф с Бильбо считают его «самым лучшим хоббитом во всей Хоббитании» — и в конце концов сбрасывает с себя проклятое наваждение. И вдруг видит трех своих друзей: они лежат навзничь, мертвенно–бледные, облаченные в белые саваны, посреди груды сокровищ. Тут же звучит пение, «но скорбные звуки постепенно складывались в страшные слова — жестокие, мертвящие, жалобные».
Зловещее пение навевает холод, оцепенение… и образ Черного Властелина, простирающего ледяную свою десницу над иссушенной землей. Поколебавшись мгновение–другое, Фродо взывает о помощи к великому посвященному — лесному чародею Тому Бомбадилу, который, не заставив себя долго ждать, светом и песнями изгоняет умертвий прочь, к вящей радости незадачливых хоббитов.
На этом их путешествие в загробный мир, к счастью, заканчивается.
В трактире «Гарцующий пони», у Лавра Наркисса, хоббитам снова угрожает опасность — на сей раз в виде «желтоватых и косоглазых физиономий… по виду сущих орков»; некогда в точности такие же «орки» ввергли в ужас Бильбо и его спутников гномов, а тут еще «рыжий детина с нахальной мордой — бровастый, глаза темные, мутные». Вот уж действительно, Толкиен не скупится на нелицеприятные эпитеты, описывая какого–нибудь мерзавца или отщепенца.Там же, в трактире, Бродяжник сообщает хоббитам кое–какие подробности про заклятых всадников: «днем им приметны наши тени, а в темноте они различают черную тайнопись природы, нам неведомую. И теплую кровь они чуют все время, чуют с жадной мистической злобой». К тому же их неотвратимо притягивает Кольцо, а стало быть, и Фродо, за которым они, собственно, и охотятся. Впрочем, скоро Фродо представляется случай увидеть всадников, что называется, воочию; стоит ему только надеть Кольцо, как вот они — в своем жутком обличье:
«Перед ним возникли пять высоких воинов в серых плащах: двое стояли на гребне холма, трое приближались. Запавшие их глазницы светились острыми, беспощадными взглядами… в руках — стальные мечи».
Толкиен и тут уделяет больше внимания форме, а не живой сущности, стараясь описать то, что и описать–то невозможно, — истинное видение ужаса, которое по–настоящему открывается лишь хранителю Кольца. Пронзивший Фродо призрачный кинжал, как потом оказалось, был обломан, а сам клинок растаял, словно дымка.
Однако путешествие наших героев продолжается, хотя они продвигаются теперь медленно и уныло, и «даже Бродяжник казался усталым и угрюмым». Толкиен не раз уделялет внимание физическому состоянию Гэндальфа и Арагорна–Бродяжника. Время от времени их обоих — всесильных мага и человека — одолевает усталось и бремя старости, и они вдруг делаются слабыми, такими, как все, если не хуже. И это говорит о том, что нескончаемые мытарства подавляют их, в точности как и их спутников. Но, по признанию Бродяжника, «не судьба мне там оставаться, не живется мне, вечному страннику, в дивных чертогах Элронда», который, кстати, впоследствии становится его тестем.
По дороге пятерых смельчаков тут и там подстерегают зловещие видения: окаменевшие тролли, наподобие тех, что едва не сожрали Бильбо и его товарищей; таинственный валун, «испещренный гномскими рунами и какой–то еще тайнописью». Затем эльф Горислав, разглядывая рукоятку от клинка, ранившего Фродо, различает на нем «колдовские, лиходейские письмена»; дальше Фродо получает удар копьем… снова кинжалом… и, наконец, его кусает жуткая паучиха Шелоб. Но, как бы там далее ни было, последний раз Черные Всадники возникают на пути у Фродо и его друзей у переправы через Бруинен, где Гэндальф с верными эльфами добиваются первой важной победы над врагом. Вот в каком обличье предстают всадники в тот злополучный час:
«ни капюшонов, ни плащей — серые латы, белые саваны и длинные сивые космы. Мечи мерцали в костяных руках, глаза сверкали из–под надвинутых шлемов, и свирепый вой не умолкал».
Первая треть XIX века отмечена ростом дискуссий о месте женщин в литературе и границах их дозволенного участия в литературном процессе. Будет известным преувеличением считать этот период началом становления истории писательниц в России, но большинство суждений о допустимости занятий женщин словесностью, которые впоследствии взяли на вооружение критики 1830–1860‐х годов, впервые было сформулированы именно в то время. Цель, которую ставит перед собой Мария Нестеренко, — проанализировать, как происходила постепенная конвенционализация участия женщин в литературном процессе в России первой трети XIX века и как эта эволюция взглядов отразилась на писательской судьбе и репутации поэтессы Анны Петровны Буниной.
Для современной гуманитарной мысли понятие «Другой» столь же фундаментально, сколь и многозначно. Что такое Другой? В чем суть этого феномена? Как взаимодействие с Другим связано с вопросами самопознания и самоидентификации? В разное время и в разных областях культуры под Другим понимался не только другой человек, с которым мы вступаем во взаимодействие, но и иные расы, нации, религии, культуры, идеи, ценности – все то, что исключено из широко понимаемой общественной нормы и находится под подозрением у «большой культуры».
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Лидия Гинзбург (1902–1990) – автор, чье новаторство и место в литературном ландшафте ХХ века до сих пор не оценены по достоинству. Выдающийся филолог, автор фундаментальных работ по русской литературе, Л. Гинзбург получила мировую известность благодаря «Запискам блокадного человека». Однако своим главным достижением она считала прозаические тексты, написанные в стол и практически не публиковавшиеся при ее жизни. Задача, которую ставит перед собой Гинзбург-прозаик, – создать тип письма, адекватный катастрофическому XX веку и новому историческому субъекту, оказавшемуся в ситуации краха предыдущих индивидуалистических и гуманистических систем ценностей.
В книге собраны воспоминания об Антоне Павловиче Чехове и его окружении, принадлежащие родным писателя — брату, сестре, племянникам, а также мемуары о чеховской семье.
Поэзия в Китае на протяжении многих веков была радостью для простых людей, отрадой для интеллигентов, способом высказать самое сокровенное. Будь то народная песня или стихотворение признанного мастера — каждое слово осталось в истории китайской литературы.Автор рассказывает о поэзии Китая от древних песен до лирики начала XX века. Из книги вы узнаете о главных поэтических жанрах и стилях, известных сборниках, влиятельных и талантливых поэтах, группировках и течениях.Издание предназначено для широкого круга читателей.