Толчок к размышлению, или Все о сортирах - [8]

Гамлет(задумчиво). Послушай, милочка…

Входит Глостер.

Глостер. К вам Лаэрт, милорд.

Гамлет. А, Глостер, с облегченьицем тебя. Зови сюда Лаэрта — паразита.

Глостер выходит и тотчас же входит Лаэрт. Он хромает, правая нога его перебинтована.

Лаэрт. Мое почтенье, принц!

Гамлет. Что с вами?

Лаэрт. В туалете я сидел. Кошмарная дристня меня терзала. И вот уж подтираясь, я сам не знаю, как в дыру попал ногой. И вот вам результат.

Гамлет. И поделом вам, дурень. То вам возмездие за смерть моего отца. Пока он мирно спал, вы в ухо его влили жидкий кал. Вы — гнусный отравитель, вас не жаль мне. Но многие, подобно вам, при приступах поноса могут попасть в очко. И, кажется, я выход уж нащупал.

Вдруг появляется Тень отца Гамлета.

Офелия в испуге визжит, Лаэрт со страху попердывает, Гамлет бледнеет и хватается за живот. Все дружно бздят.

Тень. Как мне пройти в сортир, скажите? Я дико срать хочу, вы путь мне укажите!

Гамлет. Ну и дела! Я сам щас обосрусь со страху. Сортир вон там, направо, во дворе. Вам не нужна ль бумага?

Тень молча удаляется в указанном направлении.

Гамлет. Вот! Видели? Уже и призрак какать захотел. Итак, вот выход мой из положенья: взгляните все на трон. Что, если под сиденье приделать нам горшок? Тогда любой бы мог, комфортно сидя, подристать спокойно. Горшок же можно будет вынуть, помыть, говно в помойку кинуть и вновь туда же вставить. А сверху, там, где дырка, сделать крышку; она сиденьем нам простым послужит.

Офелия. Да это просто чудо!

Лаэрт. Да вы — гений!

Гамлет. Я знаю. А сие изобретение я назову «стульчак». Грядет конец мученьям.

За окном вдруг раздается дикий крик. Входит Глостер.

Глостер. Мой принц, там призрак вашего батюшки в очко провалился.

Гамлет встает.

Гамлет (торжественно). То была последняя жертва очка! Отныне будет эра стульчака!

Опускается занавес, на нем надпись:

«До появления первого унитаза оставалось ещё каких-нибудь двести лет».

Взгляд в историю (продолжение)

Здесь самое время сделать небольшой привал в нашем путешествии по истории унитаза и вспомнить о его не менее великом предшественнике — ночном горшке. Тем более что эпоха его совсем не закончилась: всякий отсидит на нем положенный срок, покуда не дорастет до права восседать на фаянсовом троне. Да и потом, кто знает, то ли болезнь, то ли старость снова может заставить о нем вспомнить. Итак, первое дошедшее до нас изображение ночного горшка относится к V веку до н. э. — роспись на греческой вазе из обожженной глины: малыш по пояс сидит внутри посудины с высокой спинкой, через специальное отверстие свесив ножки наружу. Вот же какая замечательная в своей простоте, функциональности и изяществе конструкция!

Римляне предпочитали подвешивать уринальные горшки на стену на удобной мужской части граждан высоте, для чего конструкция посудин предусматривала специальную петлю. В Средние века существовали горшки-кубки «двойного назначения»: из них и пили, в них и опорожнялись.

Японский вариант ночного горшка, доступный лишь аристократической знати, являл собой прямоугольный деревянный пенал, предварительно заполнявшийся золой или древесным углем. Использовался он не только ночью, но и днем. Постоянные туалеты в домах предусматривались, а горшок за специальную рукоять можно было таскать по всему дворцу. Размеры он имел весьма приличные, и, кажется, это вообще чуть ли не единственная вещь, которая у японцев была покрупнее, чем у европейцев.

Где-то к 1500 году европейский горшок приобрел свою каноническую форму, с теми или иными модификациями дошедшую до наших дней. Впрочем, известны и отклонения от нее, вызванные «местной спецификой». Скажем, в ХVIII веке во Франции имел хождение горшок для дам, маленький, особой наклонной формы, чтобы незаметно носить его под платьем и, в случае нужды, использовать даже в людных местах. Название он получил «бордало» — по имени проповедника, допекавшего свою паству трехчасовыми проповедями. В 1907 году в Новой Зеландии был сконструирован «безмолвный» ночной горшок. По-особому изогнутая внутренняя поверхность и скрытая в стенках прокладка изоляции приглушала известные звуки, сопровождающие процесс.

Отдельно стоит упомянуть о замечательных росписях с пейзажами, зверями и птицами, украшавших ночную посуду, о рельефной лепки лягушках, квакавших при заполнении и опорожнении посуды, о поучительных надписях на стенках и донцах. О почти романных историях в картинках, прослеживавших целую жизнь от счастливой влюбленности до безнадежной каторги семейной жизни (завершалась история сюжетом, изображавшим несчастного мужа, терпящего побои своей мегеры-жены). Может, слышали популярную в мои детские годы народную песенку «Когда я был мальчишкой, ходить ещё не мог, мне мама подарила тот маленький горшок»? Так вот она тоже завершалась строками о том, как «тот маленький горшочек мне в голову летел». Да, горшок, если хотите, спутник и безмолвный свидетель всей человеческой жизни…

В книге Лугинды Лэмбтон «Храмы удобств и кабинеты восторгов» (вышла двумя изданиями в Лондоне и Нью-Йорке) место фронтисписа занимает роспись донца фаянсового горшка — в упор глядящий на нас персонаж, как бы произносящий вслух, громко и в рифму (при переводе утраченную): «Содержи меня в чистоте, хорошо обращайся со мною: тогда я никому не скажу, что видел».