Токсичные родители - [42]

.

Амбивалентные[10] посылы ещё больше запутали Джо и ещё больше затруднили задачу осознания правды о его отце. Я объяснила Джо, что когда мать или отец говорят ребёнку о любви и тут же бьют его, между родителями-абьюзерами и ребёнком формируется сильная и извращённая связь. Мир ребёнка сильно ограничен, и как бы не были жестоки его родители, они представляют собой в глазах ребёнка единственный источник любви и утешения. Битый мальчик тратит всё своё детство на то, чтобы отыскать Чашу Грааля отцовской любви, и эти поиски продолжаются потом во взрослой жизни.

У Кейт были похожие воспоминания: «Когда я была младенцем, мой отец брал меня на руки, укачивал. Когда я немного подросла, он с удовольствием водил меня на танцевальный кружок по выходным или в кино. В его жизни был период, когда он действительно любил меня, думаю, что самым большим моим желанием является желание, чтобы он вновь полюбил меня, как раньше».

На страже семейной тайны

Спорадическое[11] расположение отца заставляло Кейт стараться заслужить его любовь, добиваться, чтобы «хорошие» моменты повторились. Эта надежда связала Кейт с её отцом и во взрослой жизни. Эта связь выражалась в том числе в том, что Кейт считала своей обязанностью скрывать правду о поведении отца. Хорошая девочка не может предать свою семью.

«Семейная тайна» ложится дополнительным грузом на плечи битого ребёнка. Замалчивая абьюз, ребёнок утрачивает любую возможность получить эмоциональную поддержку извне. Послушаем Кейт: «Я всю жизнь чувствую, что живу во лжи. Это ужасно не мочь говорить о том, что так негативно повлияло на мою жизнь. Как можно преодолеть боль, если о ней нельзя говорить? Да, я могу говорить об этом на терапии, но не с людьми, которые столько лет держали меня под своей властью. Единственным человеком, с которым я смогла поделиться, была наша служанка; я чувствовала, что ей можно доверять. Однажды, после очередных побоев, она сказала мне: «Золотко, твой папа очень болен». Я так и не поняла, почему он не шёл в клинику, если он болен».

Когда я спросила Кейт, что, по её мнению, может произойти, если она прибегнет к конфронтации с родителями и потребует объяснений по поводу происшедшего в её детстве, она некоторое время смотрела на меня, потом ответила: «Я уверена, что этим я огорчу отца... и это будет проблемой. Моя мать закатит истерику, а моя сестра озлобится на меня за то, что я ворошу прошлое. Она даже со мной отказывается говорить на эту тему!»

Если бы Кейт нарушила обет молчания, её семья развалилась бы: «Всё это кипит у меня внутри. Каждый раз, когда мы собираемся все вместе... я хочу сказать, что ничего не изменилось. Мой отец продолжает третировать меня. Я чувствую, что я сейчас не выдержу и выскажу ему всё, но я сижу молча и кусаю губы. Сейчас, когда отец начинает вымещать на мне злобу, моя мать делает вид, что ничего не слышит. Пару лет назад на собрании бывших учеников колледжа я чувствовала себя лицемеркой. Все считали, что у меня прекрасные родители, а я думала: «Если бы они знали!» Если бы я могла сказать моим родителям, что они превратили мои школьные годы в ад. Я хочу прокричать им, что они принесли мне столько горя, что я не в состоянии испытывать любовь. Я не могу любить другого человека, потому что они эмоционально парализовали меня, и парализуют до сих пор. Но я слишком боюсь разговаривать с ними».

Взрослая Кейт рвалась в бой со своими родителями, чтобы вывести их на чистую воду, но избитая и напуганная девочка внутри неё была в ужасе перед возможными последствиями. Она была уверена, что если правда откроется, все начнут ненавидеть её, а её семья буквально распустится по ниточке, как ковёр. В результате, её отношения с родителями были просто ложью. Все притворялись, что между ними никогда не происходило ничего дурного.

Миф должен жить

Меня не удивило, что бывшие одноклассники Кейт думали, что у неё прекрасная семья. Многим абьюзерским семьям удаётся сохранять перед остальным миром безупречный фасад. Эта респектабельность находится в прямой противоположности с семейными реалиями и представляет собой фундамент «семейного мифа». Семейный миф Джо был стандартным: «Когда я встречаюсь с родственниками, мы все опять участвуем в этом проклятом фарсе. Ничего не изменилось. Мой отец продолжает пить, и я уверен продолжает бить мою мать. Но по тому, как мы себя ведём и как разговариваем можно подумать, что мы идеальная семья. Может, я один помню, как всё было на самом деле, я один знаю правду? На самом деле, неважно, потому что я всё равно никогда ничего не говорю. Я такой же лжец, как и остальные, и наверное, мне стоит отказаться от мысли о том, что однажды всё может измениться. Может быть, если мы будем очень стараться в притворстве и зайдём слишком далеко, мы действительно превратимся в нормальную семью».

Джо попал в ту же ловушку конфликта между желанием конфронтации с родителями и страхом разрушить семью. В школьном возрасте он писал письма, где рассказывал о том, как он чувствовал себя на самом деле: «Я писал эти письма сердцем, я говорил о побоях, о том, что никому не нужен. Потом я оставил письма на комоде, в надежде, что мои старики их прочитают, но я так никогда и не узнал, прочитал ли кто-нибудь мои письма. Никто о них и словом не обмолвился. Кроме того, подростком я довольно долгое время вёл дневник, тоже оставляя его, где придётся, но и тут я не знаю, прочитали ли они что-нибудь. Если честно, сама мысль спросить их об этом приводит меня в ужас»