Тогда ты услышал - [2]

Перед ее внутренним взором возникла картина: она стоит перед полкой в огромном книжном магазине, ошарашенная столь большим выбором, и не может найти того, ради чего заставила себя добираться сюда поездом целый час. Наконец продавщица отвела ее в отдел карманных книг и указала ей на корешок книги. «Со мной такого больше не будет» — было написано прописными черными буквами на белом фоне. И подзаголовок: «Изнасилованные женщины освобождаются».

Это было полгода назад, но она до сих пор не освободилась. Не то чтобы книга не оказалась откровением для нее, напротив. С все возрастающим интересом она обнаруживала в ней одну за другой свои абсурдные стратегии преодоления кризиса, свои модели поведения. Да, для нее было облегчением узнать о том, что существует огромное количество женщин, которые позволяют своим спутникам жизни обращаться с собой, как… ну, как обращались господа со своими крепостными в прошлых столетиях. Долгие годы она отказывалась признаться даже самой себе в том, что это не только бывает, но и имеет название. В этом нет ничего особенного, ничего уникального, это совершенно нормальная ситуация для многих супружеских пар. Это уже давно никто не замалчивает. Это уже стало темой телепередач — ток-шоу с участием экспертов, — которые она благоразумно выключала, даже если его не было дома. Потому что не хотела принадлежать к той категории женщин, с которыми это случается постоянно. Эти женщины сидели напротив мягко улыбавшихся красивых и самоуверенных ведущих и, жалея себя, плакали, вспоминая о своем несчастье. Неудачницы, которые не могли управлять своей жизнью.

Такой она не хотела быть. И когда она ни с кем не говорила об этом, то могла представить себе, что этого никогда больше не произойдет. Если она будет правильно себя вести.

Спустя годы она все еще верила, что справится. До тех пор, пока не делала очередное неверное движение. Или очередное неосторожное замечание, или говорила слишком много и не вовремя, или вообще ничего, или забывала, что он терпеть не может, когда она, моя посуду, открывает кран на полную мощность — тратит воду зря, — или что он не любит, когда она оставляет письма в кухне, вместо того чтобы отнести их на письменный стол, где им и положено быть, Боже ж ты мой! Он думал, что она делает это нарочно. Нет, он притворялся, будто думает, что она делает это нарочно, — тогда у него появлялся повод сделать это. Но самое странное было то, что отчасти он был прав. Иногда ее охватывало идиотское самоубийственное желание совершенно сознательно подыграть ему. Хотя бы для того, чтобы заслужить его доброе отношение. Чтобы, по крайней мере, активно поучаствовать в процессе. Самым неприятным, кроме боли, было понимание, что ничто из того, что она делала или не делала, не имело абсолютно никакого значения.

Она купила книгу, потому что ее всегда можно отложить в сторону, если покажется, что уже слишком. Поначалу «слишком» наступало очень быстро, а последние главы она буквально проглотила. Все, что она вынесла из прочитанного: сама она положить этому конец не сможет.

Одни преступники пили, другие не прикасались к алкоголю вообще. Одни были безработными ремесленниками, другие (такие, как он) — уважаемыми академиками с постоянным заработком. Одни вели себя на людях агрессивно, другие (такие, как он) подчеркнуто сдержанно. Одни считали само собой разумеющимся вымещать свою агрессию на самом близком человеке, другие (такие, как он) выстраивали сложные стратегии оправдания, служившие для того, чтобы обвинять в своем поведении партнершу. Общим у них было только одно: отношение к близким по своей воле они не меняли. У женщин была возможность или бросить мужа, или, применив различного вида угрозы, заставить лечиться. Но о лечении она не думала, можно было даже не пробовать. Он считал, что это у нее проблемы, а не у него.

— Да сиди, Боже ж ты мой! Это всего лишь лед, чтобы синяка не было. Да-да, возьми его в руку, приложи к шее, и опухоль тут же спадет. Я знаю, не надо было так… Ты просто-напросто не можешь понять, что эти твои бесконечные разговоры с сестрой по телефону портят мне вечер. Я сижу целый день, проверяю тетради, и мне потом нужно отдохнуть…

— Я тебе не мешала. Я специально ушла в спальню.

Слабенький вежливый упрек, но все равно она ловит ртом воздух, шокированная собственной смелостью. Здесь, в ванной, так мало места, так много гладких твердых поверхностей и углов, которые легко отмываются. (Она могла бы поклясться, что даже в приступе сильнейшей ярости он обращает внимание на такие мелочи. Никогда не вспылит в кабинете, в его святая святых.) Когда он легонько проводит рукой по ее щеке, она непроизвольно сжимается. Он не знает, но прикосновения сразу после этого она просто ненавидит. Часто он бывает после этого нежен, иногда даже хочет спать с ней. Намерение благое — восстановить близость, поэтому, как правило, она стискивает зубы и не сопротивляется. Но в этот раз — она и сама не может объяснить, что на нее нашло, — в этот раз она просто-напросто отстраняет его руку и смотрит в глаза. Не опускает взгляд, как обычно, чтобы казаться как можно незаметнее.