Тогда ты молчал - [112]

— Вы не могли бы мне сказать, который час? — спросил он самым вежливым в мире голосом.

Женщина стояла, не двигаясь, вцепившись правой рукой в отворот своего пальто и ничего не отвечала, словно была парализована страхом. Мальчик взял свой велосипед за руль и медленно пошел к ней.

— Я хотел просто узнать время, — сказал он. — В половине восьмого я должен быть дома.

— Так, — произнесла женщина, видимо, прилагая все усилия, чтобы сохранять самообладание.

Она все еще не двигалась с места.

— Да, — сказал мальчик. — Вы не могли бы… У вас есть часы?

Он и сам толком не знал, что делать дальше. Хватит ли у него мужества напасть на женщину спереди и смотреть ей в глаза, когда он придавит ее коленями, левой рукой сожмет горло, а правой рукой с зажатым в ней молотком размахнется для нанесения финального удара? Он не знал этого, но понимал лишь одно: сегодня у него выбора не было. В случае чего ему придется убить ее, она хорошо видела его и позже сможет узнать. Его охватило странное чувство, нечто среднее между возбуждением и страхом. Если сейчас проедет машина или пройдет пешеход, то ничего не случится. Ничего. Женщина, может, на секунду удивится, может, сегодня вечером расскажет об этом своему мужу, а потом забудет его. В какой-то момент эта мысль показалась мальчику привлекательной. Ему можно ничего не делать с ней. Пусть все остается как было. Он уставился на женщину и из чистого любопытства перестал прикидываться. Улыбка сползла с его лица, зубы оскалились, как у волка, и он зарычал. Ему стало очень хорошо, будто его подхватили какие-то посторонние силы и собрали его энергию в один пучок, словно луч лазера.

В ту же секунду с женщины слетело оцепенение. С коротким жалобным криком она повернулась и побежала по дороге в ту сторону, откуда пришла. Мальчик швырнул велосипед на дорогу и кинулся за ней. Сейчас он превратился в машину, запрограммированную на убийство, сильную и безжалостную. Он уже ничего не видел, кроме своей жертвы. На бегу он вытащил из кармана молоток и взял его в левую руку. Догнав женщину (конечно, у нее не было никаких шансов против него), он протянул правую руку и схватил ее за воротник пальто.

— Стоять! — заорал он своим самым красивым басом, как у полицейского.

Но она и не собиралась этого делать, наоборот, отчаянно пыталась вырваться, и в конце концов они упали на твердый разбитый асфальт. Она оказалась, на удивление, сильной для женщины такого маленького роста, но все же мальчик повалил ее лицом вниз, на асфальт, и уперся коленом ей в затылок. Он схватил молоток в правую руку и, поскольку в таком положении не мог хорошо размахнуться, ударил ее молотком в висок. Женщина закричала изо всех сил и забилась под ним, как сумасшедшая. Он ударил ее еще раз, стараясь поточнее попасть в то же место, но в этот раз получилось еще хуже. Вместо того, чтобы потерять сознание, женщина заорала, от боли и страха, как резанная, а мальчика при этом охватил такой гнев, что он теперь уже был не в состоянии выполнять работу чисто.

Он отбросил молоток и подсунул руку ей под горло, сдавив его так, что она умолкла. Она даже была не в состоянии хрипеть. Вместо этого он услышал отчетливый щелчок (из своих медицинских книг он знал, что это значит, — вероятно, он сломал ей подъязычную кость). Он задрал ее голову назад и резко повернул влево. Второй щелчок, и ее тело окончательно обмякло.

Это было потрясающее чувство. Мальчику захотелось вскочить и орать о своем триумфе на весь мир. Если бы его кто-то сейчас увидел, он бы даже не смог убежать. Эта жертва была его, ЕГО, и он мог делать с ней все, что захочет. Он ни за что не отдал бы ее без боя никому. Он перевернул мертвую на спину. У нее были ссадины на подбородке, на носу и на левой щеке, потому что он очень сильно прижал ее к асфальту. Глаза и рот были раскрыты в немом крике. Мальчик поднял свою добычу и потащил ее с дороги к близлежащему лесу. Между тем стало почти темно. Хорошо, что он продумал все и не забыл взять карманный фонарик. Он посмотрел на небо и улыбнулся. В первый раз он был уверен, что на все сто процентов действует в соответствии со своим предназначением, и даже если это прекрасное чувство пройдет, он сохранит это ощущение эйфории от того что сейчас предстояло сделать. Он поклялся себе в этом.

Труп был тяжелее, чем он думал. В конце концов он взвалил труп себе на плечи, как мешок картошки, и, тяжело дыша, сбросил его за кустами в сотне метров от дороги. Листья надежно закрывали его от дороги, даже если ему придется включить фонарик. Но в принципе, ему было все равно — что-то в нем даже хотело, чтобы его сейчас увидели. Что-то в нем тосковало по зрителям, он чувствовал себя собакой, положившей палку к ногам хозяина и вилявшей хвостом от гордости за свою работу. Одновременно ему, как никогда раньше, стало ясно, что этот поступок обрек его на полное одиночество — навсегда, на вечные времена. Мальчик отогнал от себя эти мысли, включил фонарик и положил его на пенек, направив луч на нижнюю часть живота трупа. Он расстегнул пальто женщины и разрезал недавно наточенным ножом юбку и блузку, затем бюстгальтер и трусы. Теперь женщина, имени которой он даже не знал, лежала перед ним совершенно голая. И в этот раз он сможет сделать с ней все, что только захочет. Она уже не будет сопротивляться, никогда больше не будет. Его сердце билось в бешеном ритме. Он глубоко вздохнул. Затем медленно склонился над ней и сделал первый разрез. В нем бушевало желание, направленное на полное разрушение, но он надеялся удержать его под контролем, пока не закончит свою работу.