Тогда нас было трое - [5]

Но вот вышло, по крайней мере до этих первых октябрьских дней, и, бог даст, так и будет до той минуты, пока они, чмокнув на прощание Марту, не сядут на свой корабль и не отбудут домой.

Они лежали на опустелом пляже часов до двух, а потом полезли купаться. Вода была холодная, и, чтобы не замерзнуть, они поплыли наперегонки. Заплыв был короткий, ярдов пятьдесят, но Мэнни так старался не отстать от Марты, что под конец совсем сбился с дыхания. Марта легко его обогнала, и, когда он, отфыркиваясь и безуспешно пытаясь отдышаться, подплыл к ней, она уже безмятежно покачивалась, лежа на спине.

- Если бы не моя астма, - Мэнни ухмыльнулся, стараясь скрыть неловкость, - ты бы от меня не уплыла.

- Не расстраивайся, Мэнни, женщины вообще лучше держатся на поверхности.

Они остановились на мели, глядя, как Берт плывет к ним по-собачьи.

- Берт, - сказала Марта, когда он наконец подплыл к ним, - в жизни еще не видела мужчины, который, когда плывет, был бы так похож на пожилую леди за рулем электрического автомобиля.

- Но это - единственный мой недостаток, - сказал с достоинством Берт.

Они выскочили на берег, вопя и размахивая руками, розовыми от холодной воды. На берегу они переоделись, скромности ради заматываясь по очереди в большое полотенце. Марта влезла в брючки чуть ниже колена и в трикотажную рубашку, какие носят рыбаки, - в синюю с белым полоску. Мэнни смотрел, как легкими, небрежными движениями она приводит в порядок свой туалет, и чувствовал, что никогда в жизни ему больше не увидеть такого забавного и необъяснимо трогательного зрелища: Марта Холм, в тельняшке, на залитом солнцем пляже, стряхивает морскую воду с коротких темных волос.

Они решили не завтракать в ресторане, а устроить пикник, сели в двухместный "МГ", который в прошлом году достался Мэнни по наследству от старшего брата, уже, в свою очередь, совершившего на нем путешествие по Европе. Марта заняла свое место между ними на сиденье, поверх тормозной коробки, и они отправились в город, купили холодного цыпленка, длинный хлеб, кусок гриерского сыра, одолжили у фруктовщика корзину, купили у него огромную кисть винограда и, прихватив пару бутылок розового вина, влезли снова в машину и вокруг всей бухты поехали к старой крепости, которую кто-то когда-то держал в осаде и которая потом кому-то сдалась, а теперь летом здесь учили желающих ходить под парусами. Они поставили машину и пошли по широкой, отбеленной морем крепостной дамбе, неся корзину и бутылки, а вместо скатерти - большое влажное полотенце.

Отсюда, с дамбы, был хорошо виден весь пустынный овал бухты, по которому медленно ползла рыбачья плоскодонка под самодельным парусом, направлявшаяся в Сент-Барб, и пустынный пляж, и белые и красные домики Сен-Жан-де-Люза. Причал яхт-клуба под крепостной стеной был забит маленькими голубыми финнами, принайтованными или поднятыми на блоках по случаю наступающей зимы, а откуда-то издали доносились одинокие и еле слышные удары молотка; единственный не по сезону усердный владелец зашивал планками крутой бок своего рыбачьего ялика. А далеко в море, там, где серое и голубое сливаются в горизонт, зыбь качала флотилию охотников за тунцами. Был отлив, и волны, белые, пенистые, но не Грозные, перекатывались по голой, косо уходящей в море гряде камней, на которой покоилось основание дамбы. По другую сторону дамбы над гладью залива торчали округлые бастионы старой крепостной стены, разрушенной морем лет сто назад; были они остроплечие, ветхие и бессмысленные, какие-то древнеримские, похожие не то на акведуки, по которым подавали горную воду и давно уже исчезнувшие города, не то на казематы, где последние пленники умерли полтысячи лет назад.

Они дошли до-площадки на краю дамбы, отделенной от тела волнолома широким каналом, по которому суда входили и выходили из бухты. Даже в такой тихий день на этой плоской каменной площадке Мэнни почудилось что-то дикое и опасное, когда валы беззлобно, но всею силою обрушивались на дамбу и сквозь канал бередили тихую гладь залива. Мэнни вообще побаивался высоты, и, когда он смотрел с крутого обрыва стены в изменчивую зеленую глубину, отороченную пеной, у него возникало чувство такой беспомощности, словно это он там, внизу, мечется и ныряет среди валов и камней, а волны наваливаются, и уходят, и бьются друг о друга, веером рассыпая острые фонтанчики брызг. Он, конечно, промолчал бы, но когда Марта сказала: "Вот здесь и сядем", - а они были еще далеко от площадки, он был благодарен ей и старательно помог расстелить полотенце-скатерть по самой середине дамбы.

Дул ветерок, капризный, порывистый и пронзительный по временам, но Берт все равно стащил с себя рубашку и принялся загорать. У Мэнни грудь поросла мягкой рыжеватой густой шерстью. Он стеснялся этого и сказал, что раздеваться на ветру слишком холодно. Берт знал, в чем дело, и иронически покосился на Мэнни, но промолчал.

Пока Марта резала цыпленка и раскладывала хлеб, сыр и виноград на листочках бумаги посередине полотенца, чтобы никому не тянуться, Берт, подняв голову, прислушивался к далекому неторопливому и размеренному стуку, доносившемуся с причала.