Точка слома - [62]
Курки взведены, стволы «Наганов» и «ТТ» смотрят в сторону комнаты. Удар и старая дверь падает на землю.
«Лежать тварь, мордой в пол, мордой в пол я сказал!» – зверски орал Летов, скидывая с кровати только проснувшегося Филина. Ему заломали руки и под надзором огромного количества стволов повели к только подъехавшему «Автозаку». Филин пытался что-то сказать, однако, ничего не понимал и голос его заплетался: вероятно, выпил он не слабо. Вскоре его кинули за решетку «Автозака», заперли, и колонна помчалась в отделение. Летов с ефрейтором и еще тремя милиционерами же принялись обыскивать комнату Филина.
Комната была стандартной: грязное окно напротив двери, упиравшееся в укрепленную бревнами землю, подоконник с пепельницей, около него у бело-зеленой стены стоит кровать, с которой и скинули жильца, у другой стены стоит стол, украшенный двумя пустыми бутылками из под водки, несколькими папиросными пачками, тарелкой с объедками и другим хламом. Никакой печки в доме не было: кажется, Филин или в столовой питался, или готовил на общей кухне (скорее всего, второе). Около двери стоял небольшой коричневый шифоньер, внутри которого творился настоящий бардак: одежда была скомканной и лежала друг на друге огромными помятыми сгустками. На стене около кровати висело три фото: маленький Филин, вероятно, с мамой, он же в военной форме, кажется, после войны и еще фото какой-то красивейшей девушки с комсомольским значком на белой рубашке. В шифоньере вверху была полка, на которой стояло не так уж и много книг. Среди них Летов сразу приметил сборник стихов Маяковского, пролистав который просто онемел, увидев, что в «Левом марше» то самое четверостишье вырвано. Из под кровати милиционер вытащил запыленный топор и трофейный немецкий чемодан. В чемодане была какая-то старая детская одежда, вероятно, самого Филина, а вот топор вызывал больший интерес, нежели чемодан. Среди одежды была найдена старая белая рубашка, заляпанная засохшей кровью. Забрав основные вещдоки и опечатав комнату, милиционеры, прорвавшись через толпу злобных жильцов этой коммуналки, помчались обратно в отделение, где в камере уже сидел пойманный Филин.
Глава 11.
«Что не сбудется, то нам приснится»…
--TheRetuses
Вот уже больше недели Павлюшин не выходил на свои кровавые акции. Дело в том, что моменты просветления рассудка, когда он мог стоять на ногах, что-либо делать и мыслить, составляли от силы часа полтора и все это время он либо пил, либо выползал за выпивкой. С работы он уволился еще после последнего убийства – совмещать выполнения приказов «голосов», жуткие боли и галлюцинации с работой более было невозможно.
Он лежал на своем запыленном и заваленном бутылками полу. Вдалеке был слышен вой ветра – это бегущий воздух летал по пустым коридорам барака, поднимая там легкий снег. Вот очередная пустая бутылка водки упала на пол и разбилась. Павлюшин ничего не слышал: в его ушах был писк, поверх которого накладывались голоса. Голоса, голоса – они что-то говорили, но Павлюшин сам не мог понять, что именно, он не мог разобрать даже отдельных слов. Казалось, что это конец, что его воспаленный разум взорвался, и он больше не жил, а лишь корчился в длинной предсмертной агонии. Но нет, это был лишь период обострения – вскоре он должен был закончиться, а, следственно, периоды своеобразного просветления удлиниться.
Голоса прекратили говорить свой невнятный бред. Писк усилился, а очертания комнаты становились все более четкими. Павлюшин окунул свои грязные ладони в слой пыли, медленно поднимаясь. Дрова в печке медленно тлели, отдавая свое последнее тепло, стол был весь заставлен бутылками, они же валялись вокруг, а к стулу был прижат топор, у лезвия которого красовалась лужа засохшей крови. Павлюшин наконец-то окончательно очнулся, поднялся на ноги, простонал и сразу упал на кровать. Теперь над ним взял власть сон и прекрасные сновидения, переполненные убийствами и кровью.
… «Да он, гражданин милиционер, индивидуалист чертов, чес слово, индивидуалист, всегда ни с кем не общался, енто, скрывается он, плохой человек! да еще и смотался куда-то с неделю назад, числа так 12-го уехал, вернулся токмо через неделю» – возбужденно говорила пухлая бабушка о Филине. При каждом слове ее глаза блестели еще более жутким блеском, каждая складка на горле поднималась, второй подбородок трясся, а вся она краснела и превращалось в нечто, похожее на развороченный помидор.
Скрябин все спокойно записывал, а Горенштейн одобрительно кивал. Такая женщина была уже четвертая и все говорили примерно одинаковое: Филин – индивидуалист, сторонится коллектива и соседей, какой-то подозрительный, тихий и еще к бабе какой-то клеится, вроде Нине Лямшиной. Летов, услышав это, горестно усмехнулся, припомнив фотографию красивой девушки, которая висела в прокуренной комнате Филина. Одного звонка в районный комитет ВЛКСМ хватило, чтобы гражданка РСФСР Лямшина Нина Валерьевна, 1927 года рождения, уроженка города Тамбов, а ныне секретарь по пропаганде и агитации Первомайского Райкома Новосибирского Горкома ВЛКСМ, пришла в районное отделение милиции. Через полчаса после звонка в райком Комсомола, серую пелену душного кабинета с трясущимися окнами, где уже начинал закуривать Летов, разбавила та красивая девушка с фотографии. Ей было очень страшно: кроличья шапка тряслась на ее головке, маленькие и синие ладоньки были сжаты в кулачки и лежали по швам, и все ее тело под черным пальто непроизвольно вздрагивало. В общем, эта миловидная молодая девушка, с замерзшим лицом, очень боялась, а вид курящего Летова, сонного Горенштейна в кителе, и статного Скрябина в гимнастерке только сильнее ее пугали. Повесив шапку и пальто около прокуренной «Москвички» Горенштейна, девушка встала посереди кабинета, и все мужчины стали разглядывать ее стройную фигуру в длинном черном платье на лацкане которого выделялся комсомольский значок, а воротничок был выделен белой окантовкой. Ее темные волосы были заплетены в косичку, а лоб трясся – в Летове даже пробудилось давно забытое чувство жалости к кому-либо.
Финляндия в составе Российской Империи долгое время обладала огромной автономией. На памятнике Александру II в Хельсинки выбито «1863» – год, когда финский язык в Великом княжестве Финляндском стал официальным. Однако русификация начала XX в. вызвала небывалый взрыв антироссийских настроений, а в 1918 г. красные финны проиграли в Гражданской войне. Так закончилось столетие «русской истории» Финляндии… Эта книга впервые во всех деталях восстанавливает революционные события 1917 г. и боевые действия Гражданской войны в Финляндии.
Что же означает понятие женщина-фараон? Каким образом стал возможен подобный феномен? В результате каких событий женщина могла занять египетский престол в качестве владыки верхнего и Нижнего Египта, а значит, обладать безграничной властью? Нужно ли рассматривать подобное явление как нечто совершенно эксклюзивное и воспринимать его как каприз, случайность хода истории или это проявление законного права женщин, реализованное лишь немногими из них? В книге затронут не только кульминационный момент прихода женщины к власти, но и то, благодаря чему стало возможным подобное изменение в ее судьбе, как долго этим женщинам удавалось удержаться на престоле, что думали об этом сами египтяне, и не являлось ли наличие женщины-фараона противоречием давним законам и традициям.
От издателя Очевидным достоинством этой книги является высокая степень достоверности анализа ряда важнейших событий двух войн - Первой мировой и Великой Отечественной, основанного на данных историко-архивных документов. На примере 227-го пехотного Епифанского полка (1914-1917 гг.) приводятся подлинные документы о порядке прохождения службы в царской армии, дисциплинарной практике, оформлении очередных званий, наград, ранений и пр. Учитывая, что история Великой Отечественной войны, к сожаления, до сих пор в значительной степени малодостоверна, автор, отбросив идеологические подгонки, искажения и мифы партаппарата советского периода, сумел объективно, на основе архивных документов, проанализировать такие заметные события Великой Отечественной войны, как: Нарофоминский прорыв немцев, гибель командарма-33 М.Г.Ефремова, Ржевско-Вяземские операции (в том числе "Марс"), Курская битва и Прохоровское сражение, ошибки при штурме Зееловских высот и проведении всей Берлинской операции, причины неоправданно огромных безвозвратных потерь армии.
“Последнему поколению иностранных журналистов в СССР повезло больше предшественников, — пишет Дэвид Ремник в книге “Могила Ленина” (1993 г.). — Мы стали свидетелями триумфальных событий в веке, полном трагедий. Более того, мы могли описывать эти события, говорить с их участниками, знаменитыми и рядовыми, почти не боясь ненароком испортить кому-то жизнь”. Так Ремник вспоминает о времени, проведенном в Советском Союзе и России в 1988–1991 гг. в качестве московского корреспондента The Washington Post. В книге, посвященной краху огромной империи и насыщенной разнообразными документальными свидетельствами, он прежде всего всматривается в людей и создает живые портреты участников переломных событий — консерваторов, защитников режима и борцов с ним, диссидентов, либералов, демократических активистов.
Книга посвящена деятельности императора Николая II в канун и в ходе событий Февральской революции 1917 г. На конкретных примерах дан анализ состояния политической системы Российской империи и русской армии перед Февралем, показан процесс созревания предпосылок переворота, прослеживается реакция царя на захват власти оппозиционными и революционными силами, подробно рассмотрены обстоятельства отречения Николая II от престола и крушения монархической государственности в России.Книга предназначена для специалистов и всех интересующихся политической историей России.
К трехсотлетию воссоединения Украины с Россией.
В книгу выдающегося русского ученого с мировым именем, врача, общественного деятеля, публициста, писателя, участника русско-японской, Великой (Первой мировой) войн, члена Особой комиссии при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России по расследованию злодеяний большевиков Н. В. Краинского (1869-1951) вошли его воспоминания, основанные на дневниковых записях. Лишь однажды изданная в Белграде (без указания года), книга уже давно стала библиографической редкостью.Это одно из самых правдивых и объективных описаний трагического отрывка истории России (1917-1920).Кроме того, в «Приложение» вошли статьи, которые имеют и остросовременное звучание.